Убить Петра Великого

Князь Федор Юрьевич Ромодановский был хмурым, как всегда в трезвом состоянии. Покосившись на Егорку, продолжавшего стоять в полупоклоне у дверей, недовольно пробурчал:

– Проходи! Чего пнем застыл? Вот сюда оседай, – указал он на табурет.

Егорка взглянул на грубый табурет, на котором несколько минут назад сиживал колодник с рваными ноздрями, и, будто бы опасаясь ободрать седалище о серую неприглядную занозистую поверхность, присел на самый краешек. В бревенчатую стену было вбито большое металлическое кольцо, к которому прикрепляли острожников.

В какой-то момент Егорка почувствовал себя неуютно под тяжеловатым взглядом Федора Юрьевича.

– Углядел?

– А то как же! – почти обиделся Егор. – Поначалу он вместе со всеми в обозе ехал, а когда санный поезд с горы стал спускаться, так он в город отправился.

– К послу Кинэну? – предположил Ромодановский, взирая на исправника с прежней неучтивостью.

– К нему, Федор Юрьевич, – подхватил охотно Егор. – Как выехал в Троицкий переулок, так сначала осмотрелся, не наблюдает ли кто за ним, а потом в дом вошел.

– Вот оно как! И сколько же он там пробыл?

– Думаю, что с полчаса, – отвечал Егорка, призадумавшись. – Когда в горнице оказался, достал из-под кафтана грамоту и послу отдал. О чем-то переговорил и скоренько вышел. Федор Юрьевич, милосерден ты! Надо бы на дыбу этого шведа, покудова он смуту в Москве не посеял!

– Матвей! – позвал князь Ромодановский.

– Я здесь, князь! – предстал перед Федором Юрьевичем палач.

– Сказано же было, что холодно в палатах! Дровишек надобно подбросить, – кивнул он в сторону остывающей печи, – а то у меня аж иней на ушах.

Заплечных дел мастер чуть подался вперед, как если бы и вправду хотел рассмотреть заснеженные уши князя Ромодановского.

– Это я мигом, Федор Юрьевич, – распахнул дверцу Матвей. – Уголечков-то полным-полно, бросить дровишек, так они сами распалятся!

Подле печи аккуратной стопкой была сложена невысокая поленница. Здесь же, в самом углу, стояла кочерга. Подхватив ее, Матвей усердно пошуровал в печи, распаляя огонь, а когда в комнату дохнуло жаром, взял березовые дрова и швырнул в распахнутый зев печи, не без удовольствия наблюдая за тем, как занимается огнем ссохшаяся кора.

– Сейчас теплынь грянет, Федор Юрьевич, хоть порты снимай! Хе-хе-хе!

– Поговори мне! – пригрозил пальцем судья Преображенского приказа. – Ладно, поди прочь, не до тебя.

Отерев о полы рубахи испачканные ладони, палач ушел так же незаметно, как и появился. Несмотря на свой немалый рост, Матвей умел быть неприметным. И только во время прилюдной казни, подпитываясь тысячами взоров зрителей, обращенных на помост, позволял себе становиться главным действующим лицом.

Дверь неслышно закрылась. На двор густыми хлопьями падал снег, а солдаты, одетые в овчинные тулупы, несли службу у парадного крыльца, то и дело стряхивая с мохнатых воротников налипший снежок. Дрова потрескивали, наполняя комнату теплом.

– На дыбу, говоришь, – мрачнея, произнес Ромодановский. – Только как же его брать, ежели он посол! А потом, если мы с бароном Кинэном лихо учиним, так они нашего Романа Артемьевича Воронцова в темнице сгноят. Тут думать надо, – протянул невесело князь Ромодановский. – Ты вот что, Егор, глаз с него не спускай! Докладывай обо всем, что в доме творится.