КАЭЛ

Сегодня мне исполнилось четырнадцать.

Странное ощущение – вроде бы уже не ребёнок, но ещё и не взрослый. Сестра Майя всё ещё смотрит на меня, как на мальчишку. А вот остальные – уже пару лет как будто забыли, сколько мне лет. Работаю наравне со взрослыми.

Никакого праздника. Только украденное с утра яблоко – спрятал его под подушкой, как сокровище. Ждал, когда все заснут. Сегодня ночью съем его – по кусочку, медленно, будто это пир. Главное – не разбудить соседа по койке, тот ворочается чутко.

Наш барак стоял ближе всех к монастырю, почти у входа, так что на работы нас гнали раньше других. Первым делом я убрал свою часть двора – пока все ещё спали, – потом прошмыгнул на кухню, где за дверью прятался мой законный трофей: яблоко. Я считал – если нет родных, значит, сам себе родня. А раз так – имею право. Никто не заметил. И слава богу.

Утро. Мне четырнадцать. Лежу и смотрю в потолок, сбитый из досок, – как будто весь мир в этих щелях. Чувствую странное облегчение: ещё один день дожит, ещё один день несломленным. Иногда, перед тем как проснутся остальные, я позволяю себе роскошь – просто лежать и не думать. Потом начинается обычный ад.

– Эй, говномес! Голос сотряс мой крохотный мир. Радость улетучилась, уступая место привычной усталости. – Принеси мою одежду. Шевелись.

Я поднялся без слова и направился к стиральным верёвкам – там сушилась форма Хорхе, старшего по нашему бараку. Он был на два года старше и быстро собрал вокруг себя стайку таких же, как он – наглых, сильных, голодных до власти. Для них мы были никто. Просто тени.

Сестра Майя пыталась что-то с этим сделать. Говорила с ним, молилась. А он врал – смотрел ей в глаза с фальшивой раскаянием, кивал, улыбался. Потом возвращался в барак – с той самой улыбкой, уже другой, настоящей. Улыбкой хищника.

Но я знал правила. Главное – не шуметь. Делай, что прикажут. Быстро, без слов. Не нарывайся. Нас тут много, а если не высовываться, есть шанс выжить. Остаться в относительном покое. Хотя бы до следующего дня.

В тот день я обзавёлся другом. Или, по крайней мере, так считал.

Он возник у гнилой стены рядом с отхожим местом – неприметный мальчик с углом барка, будто выточенным из тени. Звали его Пауль. Невысокий, худой, как и все мы, но какой-то особенно сжатый, словно всё его тело было зажато в тиски немощи.

Он молча протянул руку и всучил мне что-то – липкое, тёплое, металлическое на ощупь. Я не стал разглядывать, боялся, что Хорхезаметит. Посмотрел на него внимательно, а он стоял, смотрел в упор, молчал и криво, будто с болью, улыбался.

– С днём рождения.

Глаза у меня расширились от удивления, но я не дал чувствам вырваться наружу. Быстро направился к бельевым веревкамзабирать форму у Хорхе. Когда вышел во двор, в уголке ладони развернул подарок. Ржавый гвоздь. Остро заточенный, без шляпки.

Я был шокирован.

Пауль всё ещё стоял там. Глядел мне вслед.

Это был лучший подарок, что я получал за всё время в этом месте.

Наш приют назывался Пристанище Святой Марии. Название благочестивое, почти торжественное – и совсем не подходящее к этому убогому месту. Два барака с детьми, дальше – столовка, здание администрации и хозяйственный двор. Самые грязные, тяжёлые работы были именно там – на хоздворе. И именно наш барак занимался ими.