Пушкинский круг. Легенды и мифы

Благодаря научному пушкиноведению, которое в России, и в первую очередь в Петербурге, стало стремительно формироваться едва ли не сразу после гибели поэта, в общий речевой обиход очень скоро вошли такие, теперь уже ставшие привычными, понятия, как «Пушкинский выпуск», «Пушкинский лицей», «Пушкинский век», «Пушкинская пора», «Пушкинская эпоха», «Пушкинский Петербург» и так далее. Особенное признание широкого читателя эти лексемы получили после того, как одна за другой стали выходить в свет научные и популярные книги, авторы которых использовали их в качестве заголовков. Самым универсальным из них стал «Пушкинский Петербург». Но надо признать, что этот фразеологизм, несмотря на его очевидную и широту, и глубину (как, впрочем, и все остальные), относится к более или менее конкретным событиям и явлениям, строго ограниченным как во времени, так и в пространстве, даже если этим временем была целая эпоха, а пространством – вся Россия.

А поскольку объектом исследования А.С. Пушкин стал только после смерти, поэтому и взгляд на него, пусть даже очень глубокий и пусть даже исключительно научный, был все же в значительной степени взглядом извне, издалека, со стороны, с высоты знаний новых поколений, с уровня понимания этих поколений роли и значения Пушкина во всей истории отечественной культуры. Взгляд этот, каждый раз обогащаясь и углубляясь, корректировался и уточнялся. Вот почему каждое новое поколение читателей имело свой Пушкинский Петербург. В 1930-х годах это был «Пушкинский Петербург» А.Г. Яцевича, в 1950-х – «Пушкинский Петербург» Б.В. Томашевского, в 1980-х – «Пушкинский Петербург» А.М. и М.А. Гординых.

Между тем все перечисленные понятия, включая и «Пушкинский Петербург», имеют позднее, послепушкинское происхождение. Естественно, при жизни поэта ни первый лицейский выпуск, ни сам Лицей пушкинскими не назывались. Многие исследователи сходились в том, что только благодаря позднейшей славе Пушкина известность Царскосельского лицея не померкла в лучах популярности других, не менее знаменитых учебных заведений того времени.

То же самое произошло и с позднейшей репутацией современников поэта. Пушкиным мерили их духовные и моральные качества. Даже его явные враги признавали, что «из воспитанников (лицея – Н. С.) более или менее есть почти всякий Пушкин». Так высказывался в своей верноподданной записке известный общественный деятель того времени, основатель Харьковского университета В.Н. Каразин. О том, что всякий человек, хоть однажды соприкоснувшийся с Пушкиным, становился исторической личностью, писали и доброжелатели поэта. Еще один из ранних пушкиноведов А. Эфрос заметил, что «лицейское солнце обманчиво. Если оно и горит, то лишь отсвечиваясь Пушкиным». Тем более что при жизни поэта таких понятий, как, например, «Пушкинский век», не могло быть по определению. Авторитетнейший историк Н.Я. Эйдельман, говоря о второй четверти XIX века, заметил, что тогдашнее «царствование было николаевское, а эпоха пушкинская». Он отлично понимал, что одновременно с «Пушкинским Петербургом» был, например, и «Светский Петербург», и «Петербург императорский».

Мы хорошо понимаем, что многие современники Пушкина вообще остались в истории лишь исключительно благодаря ему. Одни были его близкими друзьями, другие – приятелями, третьи – случайными знакомыми, четвертые – просто жили в одно время с ним, рядом с ним. Многие из них зачастую вовсе не подозревали о важности своего существования для последующих исследователей жизни и творчества поэта. Вспомним, как писал Жуковский в письме к Бенкендорфу сразу после кончины поэта: «Что нам русским до Геккерна; кто у нас будет знать, что он когда-нибудь существовал». Однако все они так или иначе входили в орбиту существования поэта, и только потому их имена не канули в Лету, а прах их не пророс травой забвения. Кто бы теперь вспомнил, например, имя злейшего литературного врага Пушкина Фаддея Венедиктовича Булгарина, не будь он его современником. Что же касается «Светского Петербурга», то, как об этом говорит в своих комментариях к «Евгению Онегину» Ю.М. Лотман, «тема замены большого света дружеским к р у г о м (разрядка наша –