Нет большего кошмара, чем очнуться в движении, не помня цели. Полицейский инспектор Леонид Вольский очнулся именно так – за рулем своего «Лада» на ночной дороге, ведущей в никуда. Фары резали тьму, а в голове была такая же густая, беззвездная чернота. Он помнил свое имя. Помнил, что он инспектор. Помнил лицо жены (скучное, усталое) и дочери (упрямый подбородок). Но он абсолютно, кристально ясно не помнил, куда и зачем едет. И почему на пассажирском сиденье лежит кожаная папка, перевязанная шпагатом, а на его запястье – новые, не его часы, тикающие чуть громче, чем должно.
Он свернул на обочину, заглушил мотор. Тишина навалилась мгновенно, и в ней тиканье часов стало метрономом его потерянности. Он открыл папку. Внутри – одна-единственная фотография. Мужчина лет пятидесяти, в очках, на фоне книжных полок. Ни имени, ни даты. На обороте – только номер: «247». И больше ничего. Ни дела, ни отчета, ни ориентировки.
Вольский схватился за голову, пытаясь вытащить из памяти хоть что-то. Следующая вспышка: коридор участка, запах дешевого кофе, чей-то голос: «…дело «Полночь». Твое. Только твое. Никому больше». И все. Словно ножницами вырезали кусок мозга. Дело «Полночь». Ключ. Ключ был в часах? Он посмотрел на них. Обычные кварцевые, «Полёт». Ничего особенного.
Он завел машину и поехал назад, в город. Нужно было в участок. Вернуть папку. Узнать. Он смотрел на дорогу, и знакомые повороты казались чужими. Фонари отбрасывали длинные, пляшущие тени. И потом он увидел в зеркале заднего вида – фары другой машины. Она ехала позади на точно таком же расстоянии, не приближаясь и не отставая. «Москвич», старый, темного цвета.
Вольский прибавил газу. «Москвич» прибавил. Он сбросил скорость. Сбросил и «Москвич». Преследование было неагрессивным. Оно было… методичным. Как конвой.
Он въехал в спальный район, свернул в темный двор, заглушил свет и двигатель. Через минуту во двор, не включая фар, вкатился «Москвич». Он остановился у противоположного подъезда. Водитель не выходил. Просто сидел в темноте, ожидая.
Сердце Вольского забилось глухо, болезненно. Это не было случайностью. Его ждали. Или… сопровождали. Он выскользнул из машины, пригнувшись, и побежал через арку. Оглянулся – из «Москвича» тоже вышел человек. Высокий, в длинном пальто. Лица не разглядеть. Человек не побежал за ним. Он просто пошел. Твердым, неспешным шагом, прямо сквозь детскую площадку. И этот шаг – мерный, неумолимый – был страшнее любой погони.
Вольский добежал до своей же машины с другой стороны квартала, рванул с места. Он мчался по пустым улицам, и зеркала показывали пустоту. Он выдохнул. Может, показалось? Но когда он свернул к зданию райотдела полиции, он увидел его. «Москвич» уже стоял у входа, в пятне тусклого фонаря. Как будто ждал его здесь всегда.
