Остров Желаний

Расхаживая по тесной кухоньке своей старенькой «хрущёвки», Юрий заканчивал уже, наверное, одиннадцатый круг, когда остановился у окна и, глядя на унылый апрельский пейзаж неухоженного дворика, вероятно, уже не первый раз повторял, бормоча себе под нос: «… Так что приезжай… приезжай». Он небрежно и торопливо снова взял со стола оклеенный иностранными марками конверт, ещё раз прочёл в графе отправителя «Saint-Barbara», грубо бросил его на стол, но тот не удержался на краю и тихо спланировал на пол. Не обратив на упавшую бумажку никакого внимания, Юрий повернулся спиной к окну и принялся снова перечитывать ставший уже изрядно помятым в его руках листок бумаги:

«Здравствуй, Юрка. Что же ты не пишешь мне? Третье письмо уже шлю. Как ты там, жив ли? Полжизни прошло, как мы не виделись с тобой. Ты бы знал, как я скучаю по тебе, по дворику нашему и всему, что связано с ушедшей юностью. Иногда так хочется приехать домой, снова собраться с друзьями на нашей скамейке, сбацать что-нибудь на гитаре вечерком под милый гортанный аккомпанемент разгневанных соседей, сбегать на танцы. Помнишь, как мы с тобой давали там жару, и откуда было столько дыхалки? А помнишь, как мы закрывались в вашей кладовке и печатали фотки? Юрка, так хочется встретиться с тобой. Ведь не виделись уже сто лет! К сожалению, приехать я не могу, но зато ты можешь ко мне. Я составлю тебе приглашение, ты получишь гостевую визу и айда ко мне в отпуск. Отдохнём, развеемся, вспомним наши годы молодые и, увы, безвозвратные. Помянем пацанов – Азата Ахунова, Игорька Пстыгу, Женьку Комова. Я ведь даже могил их не видел. Может, увижу ещё. Ты то как? Работаешь где? Живёшь как, родители твои, семья, дети? Ты пиши мне, пиши всё. У меня всё путём. Жена, две дочери уже взрослые, двухэтажный дом, прекрасная работа, платят хорошо. Всё есть, нету только дворика нашего, тебя нету, пацанов, а гитара вот есть, лодка добрая, палатка, так что приезжай, порыбачим. Только ты обязательно приезжай, я серьёзно. Трудно у вас сейчас там, знаю, так я все расходы с поездкой беру на себя. Юрок, не откладывай. Жду тебя, друг мой. Пиши, адрес на конверте. А ещё лучше, позвони сначала».

Юрий устало опустил руку с письмом. Тяжёлые воспоминания более чем двадцатилетней давности роем кружились в его воспалённом мозгу. Ведь, кажется, совсем недавно собирались вечерком на скамейке во дворе, которую специально из парка притащили для вечерних посиделок и под Андрюхину гитару орали «В краю магнолий», распугивая прохожих. Потом – Афган, тот проклятый Кандагар, Игорёк и Азат – одной гранатой. Азат волочил изувеченного взрывом Игоря, так и нашли их потом вместе. Женькина фляжка – подарок на память, его разодранная в клочья спина, его последний вдох. А вот Андрюху Васнецова не нашли. Потом – «Чёрная вдова», цинковые гробы, посмертные ордена «Красной Звезды», слёзы матерей, гвоздики, салют над памятником.

Как бы, отбрасывая пелену с глаз, Юрий тряхнул головой, открыл полупустой холодильник, достал начатую бутылку, тяжело опустился на табуретку, вылил остатки водки в гранёный стакан, выпил залпом. Закусил чем-то с давно не убранного стола, и душа его, истерзанная одиночеством, чувством не нужности никому, безысходностью и неустроенностью разрешилась крупными слезами, с болью и рыданием вырывающимися прямо из груди, из сердца.