Касатик

Что-то начал и что-то закончил.

Без смысла и прочего, без заморочек.

Выпил пивца, просроченного,

Конченый – он и в Африке конченый.

Точно, с мозгом попорченным.

(Голос из найденного на пляже старого приёмника)

У человека, который время от времени становился мной, неприятно затекли ноги. И кресло мне нравилось, хоть и было довольно тесное и уже пахло, моим возрастом, видимо. Этот вечер было решено продолжать в обычной манере – круглосуточный компактный магазин в подвале у подъезда сразу предложил варианты развлечений: ряды разноцветных бутылок и бутылочек приглашали разделить с ними досуг. Читать их названия было скучно, я использовал воображение, выбирая выпивку исходя из формы бутылки, цвета жидкости в ней и общего впечатления от надписи, привлекая тем самым к выбору туманные ассоциации, случайно залетевшие ко мне в жизнь. Я не вспоминал потом о сделанном выборе с желанием повторить ощущения. Итак, телевизор работал без звука, я, втиснутый в суровое кресло, релаксировал на свой манер.

Привычка смотреть ящик без звука пришла сама собой, когда я понял, что информация, принимаемая оттуда на слух, не та, без которой нельзя обойтись. Мелькающие картинки как-то оправдывали одинокое сидение в одной позе, типа, ощути себя частью видимых процессов. Так вот, затекли ноги, я выпрямился, похрустел хрустящими частями тела, подошёл к окну. Вечер был без ветра и дождя, вполне годился под пройтись слегка. Прогулки проходили по одинаковому маршруту – от афиши к афише.  Изучая их, я когда-то отметил, что с каких-то пор мир перестал сам себя воспевать в искусстве, во всех театрах крутили «классику», актёры десятилетиями играли Чичиковых, их фанаты, по-видимому, могли припомнить, как с возрастом ломался у актёра голос и начинали расти усы. И вот, протекая от столба к столбу, я ощущал движение по обратной спирали времени, с удаляющимся настоящим, под руку с отработано сыгранным прошлым.

Мой глаз остановился в миллиметре от носа чучела Буратино (или Пиноккио) у театра Юного Зрителя, нос был облупленный, но без следов крови. Для юного зрителя уровень острого носа был безопасен, но «скульптор» не учёл долговязых датых мечтателей, почём зря лазающих по темнеющему городу.

Я остановился, то есть, меня пригласил остановиться носатый персонаж. И первая мысль-вопрос, которая меня посетила в этой связи – во времена Пиноккио в театре показывали прошлое или будущее, то есть, настоящее? И Пиноккио не выдуманный персонаж, а реальный механизм, который автор хотел очеловечить. И у него получилось. И у автора, и у куклы все получилось! Я, как человек, давно и успешно практикующий экскурсии в пограничные состояния, осознал, что автор книги о деревянной кукле был вполне в своём уме, может, немного принявший на грудь для бодрости духа, но не с целью погружения в мелькающий сквозь дурман изменённого сознания фантастический мир.

И Коллоди, и Кэролл не творили в параллельной реальности. Это было бы скучно, для таких как они было бы неприятно быть затасканными любителями аллегорий и скрытых смыслов, умереть ещё и с клеймом сатирика, доставшись потомкам юмористами и хохотунами.

Нет. Пиноккио был настоящим. И я захотел узнать о нем все. Спасибо автору местного Буратино, за то, что он совершенно закатал в асфальт малейшие намёки на смысл истории-прообраза. Но, ему и спасибо, он этим привлёк мое внимание!