Хобот хоботу глаз не выклюет

(Автор хочет повториться и принести извинения читателю, кому нестандартная лексика, местами используемая в тексте, прямо или косвенно нанесла вред через благородные, канонические чувства. В качестве своего оправдания автор высказывает предположение, что сохранившиеся до наших дней фрагменты этого, частично ушедшего, языка, отсылают нас ко временам, когда этот язык, в целом, являлся обиходным и привычным. Первоисточники, позволившие бы подтвердить или опровергнуть мнение автора, отсутствуют или безвозвратно утрачены.)

Есть женщины такие, они как птицы,

Навстречу далям всем раскинуты их руки.

Лица освещены, рассветным небом ли, полуденным ли солнцем -

Они обласканы вниманием природы,

В тон всем вокруг звучит их голос…

Но,

Они внушают страх.

Беспечность их, их красота,

Открытость и отзывчивость, для многих, ну, как движенья паука,

Настолько непохожие на всё, что их в привычной жизни окружает,

Что пугает. Так безотчётно.

Так пугает.

Когда тем страхом поглощён,

Тех женщин раздавить готов любой,

Протест в котором, против жизни той простой и лёгкой, отчаянно силён.

Противиться ему им – гибельно опасно.

Как они несчастны! Так несчастны,

Пока источник их проблем так ясно виден, весел и открыт

Им всем.

Я вижу вас на острове, с воздетыми руками.

Вы там, с глазами острыми, с растрёпанными волосами,

Остаток человечности изводите на крик,

Вымаливаете у вечности, чтобы послали кару

Напрямик, на головы всех тех, кто вас пугает.

И это вам внушает: возмездие вот-вот уже падёт

И всем вам полегчает.

А! Вот и та огромная волна, которая приблизилась,

Нависла и накроет. И остров нахер этот смоет.

Со всеми страхами утащит в глубину

Многоголосую Вину.

(Каракули, обнаруженные в усыпальнице фараона, на жирном клочке газеты, рядом с головой селёдки и окурком.)

Килгор Траут разлепил веки, сказать, что это далось ему с трудом – ничего не сказать. Он сразу же обратно, с силой, зажмурил глаза – вместе со светом, заставившим зрачки измениться в размерах, в голову проникла и заполнила все её закоулки невероятная, полноводная и полнокровная боль (да, сносные, вполне, эпитеты – ощущение потока и заполнения хорошо передают).

– Ещё бы минутка-другая и ваш желудок бы прохудился, – раздался мелодичный голосок рядом с плотно нафаршированной болью головой Килгора, – прошу, убедительно, скажите мне, что вы по ошибке выпили залпом эту бутыль с «Drano», канализачку эта жидкость, уверена, чистит «на ура», а с трубами и трубками в организме справляются другие бренды.

– Например? – сам себе не веря, что участвует в этом трёпе в своём состоянии, подхватил беседу Траут (видимо, не поддержать дамский интерес не позволила врождённая деликатность, будь она неладна).

На самом деле, прозвучал его вопрос не так внятно, потому что дама услышала только скрипучий звук, который попытался стать голосом, но застрял в узком пространстве между стенкой гортани и оранжевой резиновой трубкой, которая свисала хоботом изо рта старика, делая его похожим на пришельца.

Глаза всё-таки пришлось открыть, когда картина счастливого спасения себя проступила в сознании достаточно ясно и появилось потребность лицезреть спасительницу (судя по голосу, именно, «-цу», причём, возраста, вероятно, ещё такого, когда поступки ещё не стали седыми былинами, а отражают активную повседневность).