Он появился как раз в тот момент, когда я почти забыл, что у меня была другая жизнь. Совсем другая. В квартире на пятом этаже, с ванной и унитазом, с удобной газовой плитой, телефоном; жизнь, где были друзья, веселые попойки на «свободной от родичей хате», субботние дискотеки… Да, я почти забыл ее, теперь я жил настоящим, последними пятью годами; жил в маленькой, одичавшей деревушке, в трехоконном домике; каждый день я должен был заботиться о пропитании, ковыряясь на огороде и ухаживая за животиной, что с наступлением холодов будет забита и пойдет на прокорм мне и моим родителям.
Он приехал, открыл калитку и испугал меня. Ведь я сразу все вспомнил. Наш класс, дискотеки, девчонок, нас с ним в салоне «Ила», бегущего по посадочной полосе Пулковского аэропорта; вспомнил, как мы прилипли к круглому окошечку, пытаясь разглядеть в огнистой мгле новую, обетованную землю… И когда он пошел ко мне, не обращая внимания на рвущегося с цепи, хрипящего от злости Шайтана, я испугался. Я готов был разозлиться подобно псу, что он появился, давно оставленный в прошлом, чужой, изменившийся, заставил вспомнить…
Ведь ничего не вернешь, так зачем ворошить?
– Здоро́во! – блестя крупными, ровными, как подушечки «Дирола», зубами, он протянул мне руку.
Я дернул было навстречу свою, но вовремя заметил, что она черная (только что разбрасывал по редисочным грядкам древесную золу от жучков), и находчиво подставил ему запястье. Бормотнул:
– Извини…
– Как живешь? Чем занимаешься? – бодро, без раскачки стал спрашивать он. – Совсем окрестьянился?
А я никак не мог прийти в себя и все бормотал, не слыша за лаем Шайтана собственного голоска:
– Да ничё… так… потихоньку…
Из огорода на шум собаки пришли родители. Увидели гостя, разулыбались – узнали.
– Мы-то гадаем: что такое, кто это к нам на такой роскошной машине? А это Володя! – зачастила, засуетилась мама. – Здравствуй, здравствуй! Откуда?
И отец, радуясь, поздоровался с ним, полюбовался его подтянутой, крепкой фигурой, дорогим костюмом, направился в дом ставить чайник.
– Нет, я ненадолго. Машина ждет. – Вовка, отогнув рукав пиджака, взглянул на часы. – Самолет в шесть вечера. Тороплюсь.
Родители с пониманием закивали в ответ, а он потащил меня за ворота, подальше от бесящегося Шайтана и расспросов мамы; конечно, ей было о чем расспросить выбившегося в люди одноклассника сына…
За воротами белые, похожие на большую игрушку «Жигули», кажется, десятой модели, возле нее парень лет тридцати покуривает сигарету и, сощурясь, глядит на пруд, где с визгом и радостным матом плещется молодежь.
– Пошли вон туда, на лужайку, – не знакомя с парнем, предложил мне Володька.
– Пошли…
Осмотрев траву и не обнаружив в ней стекла и гусиного помета, он сел, бросил рядом раздутую кожаную сумочку.
– Ну и как?
Я вздохнул, пожал плечами, полез в карман рубахи за «Примой». Но закурить почему-то сейчас не решился.
– Н-да, – вздохнул и Володька, и в его вздохе явно слышно сочувствие и слегка – презрение. – Видать, не слишком-то в кайф.
Огляделся. Я сопроводил его взгляд своим. Радостного для глаз действительно маловато. Почерневшие домики, глухие заборы из разномастных горбылин, на той стороне улицы – свалка. Даже пруд – единственное живописное место в деревне – и тот не вызывает симпатий: почти весь зарос ряской и камышом.
