Врачи-убийцы. Бесчеловечные эксперименты над людьми в лагерях смерти

© Чорный Иван, перевод на русский язык, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Среди множества книг, посвященных данной теме, есть две, без которых я не смог бы написать эту: Croix gammée contre caducée. Les expériences humaines en Allemagne pendant la Deuxième Guerre mondiale («Свастика против кадуцея. Эксперименты на людях в Германии во время Второй мировой войны») Франсуа Бейля (1950) и Les Médecins de la mort («Врачи смерти») Филипа Азиза под редакцией Жана Дюмона (1975). Я также хотел бы поблагодарить Ксавье Бигара и Бруно Халиуа за их консультации и помощь.

Посвящается

Глике

Шаиму и Менделю

Моим детям

Тем, кого уже нет

Наука без совести – это гибель души.

Ф. Рабле

Вот оно.

Я стою перед зданием с закрытыми дверями, похожим на другие строения вокруг меня.

Именно здесь столько человеческих подопытных кроликов подвергались издевательствам тех, кого называли врачами. Врачами, с которыми, возможно, столкнулись два моих деда, сгинувшие в этом зловещем лагере.

Именно там самый известный из них, Йозеф Менгеле, ненасытно наблюдал за близнецами, которых собирался принести в жертву. А затем произвести вскрытие.

Чтобы посмотреть.

Чтобы попытаться найти.

Чтобы попытаться понять.

Посмотреть, найти, понять… но что?

Я в ошеломлении, недоумении перед этим наполненным ужасами местом.

За этими стенами, за этими закрытыми окнами, за этими закрытыми дверями я слышу крики, плач.

Я вижу истощенные тела, корчащиеся от боли, умоляющие. Все те зверские образы, которые несет на своих руках история того времени.

Я нахожусь в Освенциме.

Это путешествие по тропам памяти, мое личное паломничество, которое я много раз откладывал.

Здесь, перед этим зданием, мое сердце врача ничего не понимает.

Как можно хотеть заниматься профессией, чья высшая цель – спасать жизни, и при этом дарить смерть тем, кого перестали считать людьми?

Я понимаю, это слишком наивный вопрос, но я хочу знать.

Я снова и снова читаю и перечитываю тех, кто пытается объяснить необъяснимое.

Но здесь, на месте преступления, я вижу.

Больше никакого анализа. Никаких объяснений.

Один лишь ужас.

Ужас поневоле.

Прямо передо мной.

Слово. Чувство. Наказ, который внезапно пришел ко мне в тот день, одновременно с ощущением собственной самонадеянности. О чем я поведаю, ведь я никогда не переживал ничего подобного? О чем расскажу?

О своих эмоциях? О нравственных страданиях?

Кто я такой по сравнению с теми, кто действительно находился в этих стенах?

И все же благодаря моей работе, благодаря этой части моей семьи, которую я никогда не знал, я чувствую потребность, призыв.

Спустя годы после поездки ощущение самонадеянности, которое я испытал, изменилось.

В память добавились отрицание, ревизионизм[1], тошнотворный «гуморизм»[2], все фразы, произнесенные в безобидной манере: «Они занимались ужасными вещами, но это продвинуло медицину…»

А если это действительно так? Быть не может. В моем картезианском[3] научном сознании, в маленьком этически подпитанном мозге врача ужас не приводит к медицинским достижениям.

Я убеждал себя: все эти мучители – докторишки, отвергнутые сверстниками, осмеянные преподавателями и наконец-то нашедшие способ доказать, что все ошибались на их счет.

Они собирались доказать академикам, что и они, эти ничтожества, могут принять участие в безумном проекте Третьего рейха.