Леоне Леони. Ускок (сборник)

Жанр: Литература 19 века / Зарубежная классика

Автор

Страниц

215

Год

2009

Жорж Санд (1804–1876) – псевдоним известной французской писательницы Авроры Дюпен-Дюдеван, чье творчество проникает изучение социальной справедливости, свободы и счастья человека. Ее множество романов и повестей смело выражают идеи освобождения (включая женскую эмансипацию и сочувствие к тем, кто подавлен морально и социально), объединяющихся с психологическим воссозданием идеальных и возвышенных личностей, а также историй любовной коллизии. Жорж Санд всегда следовала принципу блага и целесообразности в искусстве, очарованной идеей продвижения к лучшему с ясным пониманием реальности и своим убеждением, отказываясь от себя и забывая о собственном "Я".

Этот том включает два произведения Ж. Санд. "Леон Леони" - роман о жертвах, погруженных в соблазн азартных игр, и о неизбежной страдании самоотверженной женской любви из-за эгоизма и порочности главного героя. Роман "Ускок" нацелен на разоблачение и "обезлюдение" его байроновского героя, показывая глубину его морального упадка, который стал результатом его эгоизма и отсутствия устоев. В этом томе вас ожидает исследование граней человеческой психологии и сложных нравственных дилемм, в которые погружены герои интригующих произведений Жорж Санд.

Читать бесплатно онлайн Леоне Леони. Ускок (сборник) - Жорж Санд

Леоне Леони

Глава I

Мы были в Венеции. Холод и дождь прогнали прохожих и карнавальные маски с площади и набережных. Ночь была темной и молчаливой. Издали доносился лишь монотонный рокот волн Адриатики, бившихся об островки, да слышались оклики вахтенных с фрегата, стерегущего вход в канал Сан-Джорджо, вперемежку с ответными возгласами с борта дозорной шхуны. Во всех палаццо и театрах шумел веселый карнавал, но за окнами все было хмуро, и свет фонарей отражался на мокрых плитах; время от времени раздавались шаги какой-нибудь запоздалой маски, закутанной в плащ.

Нас было только двое в просторной комнате прежнего палаццо Нази, расположенного на Словенской набережной и превращенного ныне в гостиницу, самую лучшую в Венеции. Несколько одиноких свечей на столах и отблеск камина слабо освещали огромную комнату; колебания пламени, казалось, приводили в движение аллегорические фигуры божеств на расписанном фресками потолке. Жюльетте нездоровилось, и она отказалась выйти из дому. Улегшись на диван и укутавшись в свое горностаевое манто, она, казалось, покоилась в легком сне, а я бесшумно ходил по ковру, покуривая сигареты «Серральо».

Нам, в том краю, откуда я родом, известно некое душевное состояние, которое, думается мне, характерно именно для испанцев. Это своего рода невозмутимое спокойствие, которое отнюдь не исключает, как, скажем, у представителей германских народов или завсегдатаев восточных кафе, работу мысли. Наш разум вовсе не притупляется и при том состоянии отрешенности, которое, казалось, целиком завладевает нами. Когда мы, куря сигару за сигарой, целыми часами размеренно шагаем по одним и тем же плиткам мозаичного пола, ни на дюйм не отступая в сторону, именно в это время происходит у нас то, что можно было бы назвать умственным пищеварением; в такие минуты возникают важные решения, и пробудившиеся страсти утихают, порождая энергические поступки. Никогда испанец не бывает более спокоен, чем в то время, когда он вынашивает благородный или злодейский замысел. Что до меня, то я обдумывал тогда свое намерение; но в намерении этом не было ничего героического и ничего ужасного. Когда я обошел комнату раз шестьдесят и выкурил с дюжину сигарет, решение мое созрело. Я остановился подле дивана и, не смущаясь тем, что моя молодая подруга спит, обратился к ней:

– Жюльетта, хотите ли вы быть моей женой?

Она открыла глаза и молча взглянула на меня. Полагая, что она не расслышала моего вопроса, я повторил его.

– Я все прекрасно слышала, – ответила она безучастно и снова умолкла.

Я решил, что предложение мое ей не понравилось, и ощутил страшнейший приступ гнева и боли; но из уважения к испанской степенности я ничем себя не выдал и снова зашагал по комнате.

Когда я делал седьмой круг, Жюльетта остановила меня и спросила:

– К чему это?

Я сделал еще три круга по комнате; затем бросил сигару, подвинул стул и сел возле молодой женщины.

– Ваше положение в свете, – сказал я ей, – должно быть, терзает вас?

– Я знаю, – ответила она, поднимая чудесную головку и глядя на меня своими голубыми глазами, во взоре которых, казалось, равнодушие стремилось побороть грусть, – да, я знаю, дорогой Алео, что моя репутация в свете непоправимо запятнана: я содержанка.

Продолжить чтение

Вам может понравиться: