Мужчины не боятся темноты

Тихая ночь, очень тихая. Такая тишина возможна только вот в таких, удаленных и пустынных местах. Камни и песок пустыни Негев в южном Израиле хранили свое тысячелетние молчание. Ни единого шелеста травы, ни единого звука животных или насекомых. Полноприводный джип, ехавший по неожиданно хорошей дороге, был единственным источником звука, который нарушал тишину этого места.

Водитель тоже молчал, как и единственный пассажир машины. Наконец появилась цель их поездки – незаметный со стороны, словно утопленный в скалу дом. Подъехав к широкому въезду, перегороженному серьезного вида глухими воротами, джип остановился. Водитель посмотрел в камеру наблюдения у ворот, но ничего не сказал. Через некоторое время ворота раскрылись, и джип въехал в обнесенный стеной дворик. Площадь дворика тянула на пару акров, на которых владельцу удалось разместить какие-то деревья, небольшой бассейн и даже вертолетную площадку. В глубине двора виднелся высокий двухэтажный вход в современном стиле, из стекла и стали. Прямые и строгие линии резко контрастировали с грубой скалой, в которой, видимо, сам дом был вырублен. Джип остановился рядом с огромной стеклянной дверью, похожей на вход в дорогой бизнес-центр. Пассажир джипа вышел, держа в руках небольшой чемодан, поправляя на плече сумку с ноутбуком. Его пистолет по давней привычке лежал в кармане куртки. У входа позднего гостя уже встречал хозяин дома.

– Шалом! – с веселой радушной улыбкой поприветствовал приехавшего пожилой мужчина в коляске. Лицо его было лицом человека, привыкшего улыбаться – лукавые глаза, обрамленные лучистыми морщинами, глубокие складки вокруг полных, привычно растянутых в улыбке губ. Его хорошее настроение несколько обескураживало – мужчина был безногим. Он сидел в инвалидной коляске, и пустые штанины, по-военному тщательно отглаженные, были аккуратно подвернуты и закреплены зажимами. Кроме того, судя по скованным движениям и неподвижности кисти, затянутой в черную перчатку, вместо левой руки у него был протез. Джип вместе с молчаливым водителем тихо и аккуратно развернулся и поехал назад. Мужчина в коляске, наоборот, лихо взревев моторчиками покатил внутрь дома, махнув искалеченной рукой своему гостю, приглашая следовать за ним. При этом он, не переставая, говорил.

– Все уже собрались, но вы не думайте, мы почти не успели вас пождать, – русский язык для человека в коляске явно был не родной. Поздний гость шел за коляской улыбаясь, не делая попыток вступить в разговор, но и не прерывая говорившего. Он был знаком с этим израненным человеком и знал, что ему не особенно нужен собеседник для разговора, обычно хватало и слушателя.

– Вы знаете, у меня есть мадера, а вы знаете, как она может помочь, когда ждешь? Я помню, однажды в… Хотя, об этом потом. Да, и Рудольф, на людях мы как будто недавно познакомились. Просто потому что я так прошу.

– С одним условием, Моня, – отозвался Рудольф, – объясните мне, что там у вас в кресле.

Моня остановился. Внимательно посмотрел на Рудольфа и вздохнул.

– Давайте в этот раз я скажу чистую правду. Ну то есть как я говорю всегда! – начал Моня. Это была их собственная шутка. Кресло Мони и правда выглядело так, как будто в него напихали посторонних предметов. Даже на вид неудобные, выступающие угловатые выпуклости по бокам, слишком массивные подлокотники, особенно с левой стороны, под покалеченной рукой. Рудольф однажды не выдержал и спросил, не возит ли Моня с собой сейф с бриллиантами. Моня поддержал шутку, и со временем это стало вроде ритуала приветствия.