Страсть к удовольствию

30 сентября 1854 года

«Мой дорогой брат Себастиан!

Я отправляю это письмо из Парижа с курьером, чтобы обеспечить быстроту и секретность получения. Далее я изложу то, что касается моей просьбы о твоем содействии.

Когда я в своей переписке обсуждал с господином Дюпре его изобретение, он сообщил мне о существовании чертежей, позволяющих создать криптографическую машину. Недавно я узнал, что незадолго до смерти месье Дюпре отослал чертежи этого механизма своему бывшему ученику мистеру Гранвиллу Блейку, владельцу Музея автоматических механизмов в Лондоне, на Бонд-стрит, 20.

Я убежден, что месье Дюпре отослал чертежи этому джентльмену, чтобы обеспечить их безусловную сохранность. Очевидно, в военное время эта машина имеет возможность самого различного применения, но, прежде чем определить ее эффективность, мне необходимо изучить механику, систему кодирования и схему передачи шифров.

При этом – учитывая недавние сложности в Крыму – необходимо, чтобы ты соблюдал абсолютную секретность своих поисков. А если тебе все же удастся отыскать интересующие меня чертежи и переслать мне, то я в долгу не останусь.

Как я узнал от герцогини, ты вернулся в Лондон, причем – на неопределенное время, так что, надеюсь, это поручение принесет пользу нам обоим.

Преданный тебе

Дарайус».

Она несла… голову?

Себастиан Холл прищурился и протер словно засыпанные песком глаза. Потом поморгал, избавляясь от рези, и снова взглянул на молодую женщину. Да-да, определенно она несла голову. Несла бережно, как ребенка, прижимая ее одной рукой к груди. И это была голова женщины с аккуратно причесанными каштановыми волосами. Себастиан на таком расстоянии не мог разглядеть выражение ее лица, но оно представлялось ему несколько болезненным.

А молодая женщина тем временем пересекла пустой бальный зал и быстрым, но размеренным шагом подошла к сцене. При этом, несмотря на ее ужасную ношу, осанка дамы оставалась идеальной.

Тяжело опершись о крышку пианино, Себастиан медленно поднялся, и зал слегка качнулся – словно он находился на палубе корабля. Некогда он проводил долгие часы в здании Королевского музыкального общества на Ганновер-сквер, но сейчас это место казалось ему совершенно незнакомым. В ушах у него звенело – как во время приступа морской болезни, – когда он, проводя ладонью по щеке, заросшей щетиной, неуверенно двинулся навстречу женщине.

Но дама, неожиданно нарушившая уединение Себастиана, казалось, не замечала его и спокойно продолжала свой путь, слегка покачивая корзинкой, висевшей на сгибе левой руки.

Себастиан прочистил горло – этот звук очень походил на глухой рык медведя – и позвал незнакомку:

– Э… мисс!.. – Голос прозвучал подобно скрежету заржавевшего механизма.

И женщина, вздрогнув, выпустила голову.

Голова с глухим стуком упала на пол и покатилась. Внезапно раздался крик – Себастиан не понял, чей именно, – и голова, словно жертва топора палача, подкатилась к его ногам и остановилась, наткнувшись на ботинок.

С безупречно красивого воскового лица с пухлыми розовыми губами на него смотрели широко раскрытые голубые глаза, и только немного растрепавшиеся при падении волосы гладко причесанного парика нарушали этот почти идеальный образ.