Путь подкидышей. Книга первая. Грош

Глава 1

Щепка. Эта щепка, зазубрина в обглоданном подоконнике, в который раз впилась ему в джинсы. Грош поерзал, отцепляя штанину, и снова с тоской уставился на силуэты башенок и шпилей Старого Города, совсем черные на фоне последних золотисто-алых с пеплом мазков заката.

– Что ты там увидел, сынок? На что ты смотришь?..

Мама, как всегда, подошла неслышно и теперь с тревогой заглядывала ему через плечо.

– Ведь еще не время, Грошик?.. Не время?..

От этой тоскливой, жалобной неуверенности в мамином тихом голосе у него заболело в груди, обожгло совсем как тогда, когда действительно время, – точно сотни острых слипшихся перьев рвались наружу, прорывая тонкую смуглую кожу. Грош поморщился, и это не укрылось от маминых глаз, она подалась к нему, заглядывая в лицо. В последние дни мать ходила за ним по пятам, как будто каждую минуту ждала беды.

Ну, правильно. Приближалось время, а ему в прошлом месяце исполнилось восемнадцать.

– Они еще не объявляли Охоту…

Она присела на обшарпанную дубовую скамью, единственную мебель в доме, которую он не сумел толком обгрызть, и расправила на коленях темно-синюю юбку. Сколько раз он выл, зарываясь в эту самую юбку, с тех пор, как ему исполнилось пять лет… Грош проглотил тяжелый комок в горле. У матери никогда не было денег на себя, она вечно искала какие-то лекарства, знахарские травы, тратила на них все, что зарабатывала стиркой и глажкой. Некоторые из этих трав, впрочем, немного помогали. Но у них с мамой из-за всей этой канители даже тиви не было.

– Ты ведь родился совершенно таким, как другие дети. Ничто не предвещало… Я помню, как лекарь сказал: «Ну, с первенцем тебя, Магда!.. Хороший, здоровый парень!» И другие врачи, из комиссии, подтвердили… Ни одного признака! Ни одного. Ты даже ничем не болел. Другие-то детишки болели, а ты никогда. Соседки мне завидовали.

Грош слышал это тысячу раз. Ему хотелось уйти из комнаты, но закат притягивал его, и рассказ матери против воли притягивал его – рассказ о тех счастливых днях, когда он был совсем как другие дети, только ничем не болел.

– Сынок…

Мать еще раз без надобности расправила ветхий подол. Она нервничала, он чувствовал это.

– Я никогда тебе не рассказывала… Послушай меня, пожалуйста.

Грош сполз с подоконника и присел на пол у ее ног. Она привычно запустила пальцы в его густые мягкие волосы и стала поглаживать ото лба к затылку – жест, знакомый ему, как гул стиральной машины, запах стираного белья и крепкого кофе по утрам.

– У моей старшей сестры Эсты был сын… Такой, как ты. Ну, ты понимаешь. Только он был старше на десять лет. Она была сильная женщина. Такая сильная, какой я никогда… никогда не смогла стать. Она… делала все, чтобы сын ее ненавидел. Наказывала его. Била. Всегда разговаривала с ним грубо и резко. Кричала, ругалась. Никогда не приласкала… не пожалела. Понимаешь, сынок? Она хотела, чтобы, когда придет время, он не бросился на улицу и не погиб… во время Охоты. Чтобы он нашел жертву… ненавистного человека… прямо у себя дома. И прошел инициацию. И стал, как все. – Пальцы на затылке стиснули прядь волос так крепко, что сделалось больно. – Она хотела, чтобы он остался жив.

Грош резко вывернулся из-под ее руки и уставился матери в глаза.

– У нее… у нее получилось, – быстро закончила она и опустила голову. – Сынок… Я хочу, чтобы ты…