Как Жаба-не-царевна счастье искала

Жила-была жаба – самая обыкновенная, серая, толстая и бородавчатая. Не совсем еще старая, но уже и не особо молодая – среднестатистическая, ничем не примечательная. Жила она довольно скучно и безынтересно, однако была жизнью своей вполне довольна и, наверное, даже счастлива. Ее полностью устраивало все: и ее бытовой уклад, и ее внешний облик, и ее окружение. Ничего менять она не собиралась и, более того, считала всякие перемены ненужными и даже вредными. Будучи еще головастиком, она уже твердо знала, что вырастет обыкновенной жабой и будет ей всегда.

Сидела она в окружении таких же жаб в тихом своем болоте, печатала какие-то там бумаги, что-то считала, по утрам и вечерам что-то жевала, а на обед ходила в жабью столовую. Маникюра ее коротенькие коготки не знали, волосы были обречены из-за частых химических завивок на вымирание в недалеком уже будущем, а фигура четких границ не имела и втискивалась, как густое желе, в плохонькие турецкие тряпки серого и бурого цвета, в зависимости от сезона – теплые и очень теплые.

В жизни ее, простой и тягучей, ничего не происходило. Как было ранее сказано, уже с самой головастичьей юности она знала о своей цели в этой жизни – стать жабой и носить это звание гордо и, по возможности, долго, учиться, работать, встретить себе подобного и наплодить себе подобных, купить себе уюта, желательно в рассрочку, автокоробчонку импортную, желательно за бесценок, и чтобы "все как у всех" – не выделяться и не отставать.

Так вот, со всем этими задачами (кроме обзаведения парой) она успешно уже справилась: где-то на середине ее жизненного пути все, что надо для жабьего счастья, она имела. Лишь иногда смутно шевелилась угасающая надежда обрести семью, но в коллективе их болота свободных особей противоположного пола уже не осталось, а на стороне найти своими силами – это уже было из области фантастики. Очень нехороша была она и лицом, и фигурой даже по меркам их болота.

Так и угасла мысль о создании крепкой ячейки общества, не пробившись сквозь толщу неповоротливого ума и неповоротливого тела, и больше уже не мешало ей вечерами, и особенно – длинными зимними ночами, одиночество. “Да и спокойней так” – решила жаба. Не будет проблем с грязными носками и кастрюлями, мужниным пьянством и вечной с ним борьбой. И не хочет она всех этих семейных заморочек с засолкой огурцов на зиму, хлопотами по хозяйству и скандалами по поводу и без. А с возрастом еще возникло и укрепилось стойкое равнодушие к мелким, орущим и сопливым головастикам с их вечно грязными пеленками.

И наступил в серой жабьей душе мир и покой, ничем не омрачаемый и вязкий, как смола. Проходили дни, месяцы и годы, сливаясь в темный затхлый омут ее жизни и подергиваясь там бурой тиной забвения.

Лишь одно грело сердце жабы, заставляя иногда ее глаза мерцать сквозь мутную пленку – деньги! Их как магнитом тянуло к ней – везло и в лотерею, и в "Русское лото", и во всю остальную чушь для дураков и жадных до развлечений в надежде "купить на рубль пятаков" глупых жаб. Ей просто фантастически везло на деньги! Она их всюду находила – кошельки, бумажники, монетки. И жадно цапала своими лапками, радовалась, хихикала, и непременно прятала потом свое богатство в разные потайные уголки своей жабьей норы. И мысль о том, что она богата, ласкала и веселила ее сердце, заплывшее жиром и недоступное для прочих радостей и приятностей жизни. И никто об этом не знал – не в чести были разговоры в жабьем обществе о деньгах. Говорили все больше о мудром и вечном – например, о пенсионном стаже и о похождениях распутной секретарши-лягушки и ее толстом пауке-начальнике. Обсуждали светскую жизнь знаменитостей, подсмотренную в бульварных журналах, пересказывали триста двадцать восьмой эпизод сериального мыла, и делились секретами немудреной жабьей кулинарии.