Тюльпаны

Я заказала б Ваш портрет,

и непременно реалисту,

чтоб отразил он профиль чистый

и ангельский в лице отсвет:

на шее ласковую прядь

и рот, как у потомков Рима,

и руки те, что так значимы,

что хочется их целовать.

Зубов, чуть удлинённых, ряд,

и томный лоб, и нос с горбинкой,

и пота на висках искринки,

и кроткий, чуть косящий, взгляд…

Я заказала б Ваш портрет,

лишь бы художник был великий;

Вам на лицо нанёс бы блики –

моей любви печальной свет.

Я страстно бьюсь в силках,

я – пойманная птица.

Я – у него в руках,

но не хочу смириться…

то мучаюсь тоской,

то гнев одолевает!

А тот, кто мне чужой,

силки не проверяет.

Я вырваться стремлюсь

иль разорвусь на части!

Без неба я боюсь,

без воли нет мне счастья.

Так что ж я не лечу?

Разорваны силки!

О Боже! Я хочу

клевать с его руки…

Молчим и говорим на разных языках,

по-разному, мы любим и не любим,

и слабенького птенчика в руках,

живого, как игрушечного, губим.

Мы с Вами, будто с разных двух планет,

друг друга мы совсем не понимаем!

Птенца, слетевшего на руки мне,

живого, как картонного, ломаем.

Он погибает! Боже нас прости!

Не стать ему небесной дивной птицей.

Мы не позволили ему расти,

не дали ему в небо устремиться.

Вот-вот умрёт он, – больно мне и жаль.

О, как он смотрит, Божий дар пернатый…

Отправь птенца, о, Боже, сразу в рай!

Ответь, о, Боже, в чём мы виноваты?

…Любовь моя, у Вас блестят ресницы!

Утешьтесь! Это скоро всё пройдёт…

Лишь сердце заболит вдруг, если птицы

чужой отметите свободный вы полёт…

Мой Ангел, я опять в тревоге!

Душа в страданьях каменеет.

Стою я вечно на пороге,

а за порогом – всё смутнее.

А за спиной – такие грозы.

О, научите меня плакать!

Чтобы мои смешные слёзы

могли на руки Ваши капать.

И только в Вас мне утешенье!

И что же вам приснилось ныне?

И Ваших рук прикосновенье,

словно глоток воды в пустыне.

Хоть ничего про Вас не знаю,

Вы – в сердце у меня, в крови…

Ничью любовь не променяю

на нежность Вашей нелюбви.

…И ревности есть лёгкий тон,

есть прошлое, и есть обиды,

всё чаще с губ слетает стон,

и все иллюзии побиты!

Я постепенно привыкаю,

что Вы не любите меня.

Но, Ангел мой, не понимаю-

то благовея, то казня,

то обижаясь, то прощая,

то обожая, то кляня,

и провожая, и встречая,

и равнодушием дразня,

Вы дорожите мною страстно,

и, чтоб любви не упустить,

своё тщеславие согласны

моею жизнью оплатить!

Я Вас люблю,

я восхищаюсь Вами,

и нежными, и пылкими словами,

как лепестками белых тубероз

хочу осыпать Вас

и цепь сплести

для Вас – из хрупких грёз…

И цепью оплести и увести!

И пусть смешны те цепи для иных!

Они бывают крепче пут стальных.

Они нам шелестят издалека

и томно, и маняще, и желанно,

и эхо их парит через века,

и настигает поздно или рано…

О, музыка веков!

О, цепи грёз!

Дожди из лепестков

горчащих тубероз!

А можно заковать Ваш кроткий взор,

Вашу улыбку можно удержать?

Неуловимо страстный разговор?

Касанья рук?… Хотите ль Вы бежать?

Я Вас люблю мучительно и нежно,

мой Ангел, я Вас знаю наизусть…

Я разлюблю Вас – это неизбежно,

страданьям предпочту я грусть.

На то, что раньше, как всё непохоже!

Мой Ангел, чувства тяжело душить…

И, может быть, случайный Вы прохожий

через пространство жизни и души?