Немолодая девушка весной

«И заново верится, и взвинчены женщины…»

А. Вознесенский.

Вот кто придумал, что весна – это пора любви?.. Цветения, обновления, новых встреч и радостных надежд?.. Кто? У кого это так?

Олька весну не любила. Хотя, конечно, каждый год её ждала и, как дура, худела, втайне продолжая питать эти самые радостные надежды на новую встречу. А весна её каждый раз обманывала, подкидывая вместо нового возлюбленного разлуку со старым.

Кстати, и день рождения у неё весной. В этом году – тридцать пятый. А нет ни мужа, ни детей, ни любимого. Подруга – дважды разведённая, с тремя детьми, – недавно цинично посоветовала: в следующий день рождения утром выйди на улицу и отдайся первому встречному. Он и будет твоя судьба! Олька грустно усмехнулась. Она всю жизнь искала этого «первого встречного», но почему-то никто не шёл ей навстречу. Рядом, бывало, шли, но – жадно глядя вперёд. Наверное, тоже высматривали ту, что пойдёт им навстречу. А Олька так, случайный попутчик на данном отрезке времени.

… В школе на вечеринке в честь восьмого марта её пригласил танцевать самый красивый и самый умный мальчик в классе. Это было неожиданно, потому что невзрачная троечница Олька и блестящий, идущий на медаль Алик никогда не общались. Вообще. Олька даже не была уверена, что он знает, как её зовут. Шансов заинтересовать его у неё не было никаких.

А тут в тёмной рекреации, где она стояла у стенки с двумя подружками, такими же непопулярными в классе, как она сама, он вдруг подошёл, взял её за руку и вывел на середину. Олька шла за ним, как в обмороке. Алик обнял её, плавно закружил. Звучала незнакомая Ольке композиция на английском языке. Алик уверенно и сильно привлёк её к себе, прижался щекой к щеке. Олька обмирала от близости и тревожной нежности песни. Казалось, певица не пела, а выдыхала песню. Она выпускала слова, окутанные лёгкой, тонкого рисунка мелодией, так бережно и сокровенно, как отогретого за пазухой птенца на морозный воздух. Звуки метались между колонками, мягко натыкаясь на стены, на обнявшихся в танце людей, и от этих столкновений рассыпались, тихо таяли и окончательно растворялись в темноте. На смену им возникали новые, такие же лёгкие и трепетные. Под эту песню хотелось плакать, навзрыд, плакать не о том, что прошло, а о том, что могло быть, но не будет… Олька чуть подалась назад, желая заглянуть в его лицо. Он прошептал что-то неразборчивое и снова мягко и сильно притиснул её к себе, поудобнее пристроил щёку. Олькин сладкий обморок продолжался ещё пару минут. Потом в уши ударила тишина, и разгорячённой, припотевшей щеке вдруг стало холодно. Алик довёл её до того места, откуда взял, и вернул в компанию невостребованных подружек. И всё. То есть, вообще – всё. Как будто ничего и не было. До самого окончания школы Олька сходила с ума, не понимая – что это?.. Правда, в конце того вечера она слышала, как ребята смеялись: Алик специально снял свои очки с толстыми стёклами, чтобы не выбирать приевшихся красавиц, а разнообразить ассортимент. Но такое объяснение её не устраивало, и она страдала, что не помешало Алику получить медаль и покинуть школу в окружении друзей и подруг, так и не дав понять влюблённой до одури Ольке, знает ли он хотя бы её имя.

В институте, где ребят хватало не на каждую группу, да и те, несмотря на явную второсортность, тут же были разобраны, Олька оказалась так же непопулярна и никому не интересна, как и в школе. Потом, конечно, было у неё два-три невразумительных романа – с сорокалетним бухгалтером, брошенным женой, но, как оказалось, не насовсем; с горячим волосатым Зауром, чьи возраст, национальность, профессия и семейное положение так и остались для неё загадкой; и ещё… так, не стоящее упоминания. И каждый раз всё начиналось в конце лета или осенью и обрывалось, как нарочно, весной. Никак не удавалось Ольке осуществить свою мечту – отметить день рождения с любимым.