По тонкому льду

«Мы вообще живём для

того, чтобы наполнять картинки

из прошлого нашим собственным

смыслом».

Харуки МУРАКАМИ.

Писать – это, как ходить по тонкому льду. Всякий может придраться к любому написанному слову, вывернуть так, что слово твоё обернётся против тебя самого.

Своё всегда при тебе. Его не изменить, не измерить по трафарету подневольного времени. По тонкому льду, по меткам собственного прошлого на чужом языке в чуждой мне манере. Не век же мне писать в стол…

Странное утро

«Странная вещь память.

Она работает выборочно и не

всегда удачно».

Виктор ШКЛОВСКИЙ.

В детстве я была сто раз умнее, ведь знания не приобретаются, а даются изначально. Только не всем дано распаковывать внутренний багаж и распорядиться даром по назначению. Я слишком рано поняла, что ум не есть хорошо, равно, как и правда. Проще жить своим среди чужих, чем чужим среди своих.

Ума хватило, не торопиться взрослеть, насладиться вдоволь условностью, вседозволенностью, утренней свежестью и тем удивительным чувством, что всё только начинается. Было комфортно в той стране, которой на карте нет – стране детства. Благодаря долгому детству, мой «внутренний человек» до сих пор не чувствует себя возвращающимся с ярмарки. Пока тешат ярмарочные скоморохи да шуты, свежо предание.

Одна

Картинка мира начала строиться с того момента, когда я обнаружила себя писающей в штаны, вернее, на пол. Первая заявка на равенство полов.

Осколочные воспоминания самого раннего детства слишком хаотичны, нелогичны, но, наверное, важны, раз именно они остались в закоулках моего сознания.

Помню, что меня сбил велосипедист, а я даже не заплакала. Огромные цистерны на воде, плывущие прямо на меня, а я не испугалась. С тех пор мало что во мне изменилось. Не в моём стиле плакать при людях, даже, если очень надо. И я теряю способность бояться при реальной опасности. Тогда я была уже той, с которой до сих пор живу.

Помню блестящий чёрный ридикюль матери, её запах, её голос – молодую маму. Первые пазлы утра моей жизни подозрительно схожи с чёрно-белыми фотографиями из семейного альбома. Потому нет полной уверенности, что это я действительно помню, может, как всегда, вообразила себе из рассказанного мамой или ещё кем-то.

Странно с высоты сегодняшнего дня представлять себе тот мир вокруг меня. Это было в начале 70-х годов прошлого века. Ретроспектива возможна только по редким моим собственным закладкам в общей книге бытия. Эти закладки никак не совпадают с важными вехами истории. А сам день моего появления на свет совпал с обрушением Серебряного моста в Огайо в час пик, при котором погибло 47 человек. Видимо, я не очень-то и торопилась на этот свет, опять-таки чуя большой подвох. Отец поднял всех на уши, и, в конце концов, случилось то, что случилось. В пятницу. Суждено было мне родиться в этот исторически ничем не примечательный 1967 год. Страшно даже представить – как давно это было.

Не сильна в математике, с годами я так в Перельмана и не превратилась. Свой возраст порой на калькуляторе считаю. Например, вчера вдруг подумала, что паспорт давно просрочен. Посмотрела на дату выдачи – 2012 год. Телефонный калькулятор подтвердил, что на тот момент мне исполнилось 45 лет, и до смерти голова не должна болеть.

Из самого раннего помню только маму, соседского мальчика постарше и больше никого. Других людей я не видела, ибо от них я пряталась под кроватью. Этот навык сохранила на всю жизнь. Чуть позже я могла находиться под кроватью целыми днями, ибо там было интересно. Можно лизнуть болт на ножке кровати и ощущать вкус вертолёта. Я могла поклясться, что тот металлический привкус во рту, вкус ржавого железа был связан с вертолётом. Вертолёт садился совсем близко от нашего дома, так что я любовалась им не только по картинкам. Не могу сказать, что лизала его в самом деле, но вкус у болта был точно вертолётным.