Прощальный дар черно-белого бога

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В коллаже на обложке использована фотография:

© creacart / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

Посвящается моим дочерям – Афине и Алисе. С любовью.

Что касается сна, этого мрачного и своенравного властителя наших ночей, то безрассудство, с каким люди предаются ему еженощно, нельзя объяснить ничем иным, кроме как неведением относительно поджидающей их опасности.

Г.Ф. Лавкрафт. Гипнос

Аквамарин…

Небо цвета аквамарин… Раньше Никита не знал, что этот голубовато-зелёный тон, в который были окрашены небеса, называется именно так: аквамарин. Он подумал, что цвет ему не нравится: слишком глубокий, бездонный.

Под этим однотонным небом серыми красками тускнело кладбище. Даже не кладбище, а квинтэссенция всех захоронений в мире, распростёртая на сотни километров вокруг. Плотно стоящие плиты покосившихся надгробий наползали друг на друга. Ветхие скособоченные кресты, почерневшие от времени, покрывала плесень. Разбитые каменные дорожки петляли между плит, оградок и чахлых островков травы.

Никита сидел на пригорке в позе Голлума: на корточках, сильно ссутулив тощую спину и опустив голову. Он обнаружил, что его руки и ноги вытянулись и покрылись фиолетовыми трупными пятнами. Кожа посерела и сморщилась. На голове почти не осталось волос, а те, что ещё держались, свисали тонкой, свалявшейся паутиной.

Слева от него находился древний склеп, стены которого поросли мхом. Кованая решётка на входе была сорвана и валялась на земле. Справа, на периферии, примерно в полукилометре, в дымке проступали призрачные контуры циклопической башни, уходящей верхушкой в самое небо. Подножие башни опоясывал небольшой аккуратный садик с цветами, деревцами и подстриженными кустиками по периметру.

Вдруг что-то зашуршало. Звук шёл из недр склепа. Никита вгляделся во тьму и увидел мужчину. Тот выбирался из гроба, цепляясь за бортики руками. Трухлявое дерево ломалось под пальцами. Он пытался вылезти, не упав. Послышалась негромкая брань.

Небо сгустилось, и теперь аквамарин отливал тёмно-синим с нотками болотной зелени. Неприятный, мерзкий свет превратил кладбище в психоделический трип наркомана.

Мужчина наконец-то выбрался из гроба, разломав его почти до основания. Он отряхнулся и вышел из склепа, с благоговейным выражением глядя на простирающуюся перед ним тоскливую и мрачную панораму. Никита понял, что это Лудифик: именно таким его изображали на распятии, на иконах и в иллюстрированных религиозных книгах. Это был мужчина средних лет с бородой, каштановыми волосами до плеч и каким-то странным блеском голубых глаз. Или глаза были карими? Никита не смог рассмотреть – сидел слишком далеко. Свободное одеяние Лудифика – кажется, оно называлось «риза» или «хитон», – было в бурых пятнах плесени. Местами оно было порвано: видимо, выбираясь из гроба, он зацепился за острые края. Кое-где ткань обветшала и протёрлась. В волнистых волосах застряли труха и щепки.

Никита осознал, что Лудифик мёртв, и давно. Нет, не так: если верить Ветхому завету, его убили больше двух тысяч лет назад. Распяли на кресте, но он воскрес и отправился… Куда? Неизвестно. Возможно, в свой небесный дом, к Отцу. Но здесь, в этом месте – и речь идёт не о погосте под неприятным тёмно-аквамариновым небом, а скорее о некоем домене, – он жил когда-то. Жил, вероятно, человеческой жизнью, а потом умер. Его похоронили. Но он восстал.