Памяти мамы
Луна взошла не вся, а лишь её кусок.
С опаскою смотрю я на восток,
откуда утро светлое настанет…
Но мамы никогда уже не станет.
Я ночь люблю с её слепым туманом –
она хранит меня своим обманом,
сияньем звёзд и фонарей
от горькой памяти моей…
Холодный снег, будь мягким, как подушка,
ночную сказку прошепчи на ушко,
что нет конца и никогда не будет
для тех, кто любит…
декабрь 1989 г.
Улыбка
Я легла на бочок
и свернулась улиткой,
и приснился мне ёж,
а вернее – ежонок:
он совсем не кололся,
но зато был с улыбкой…
Я проснулась – и всем
улыбнулась спросонок!
зима 1990
Медовый месяц
Медовый месяц смотрится в окно.
Я каламбурю, одурев немножко.
Но я люблю, когда в моё окошко
глядится кто-нибудь…
А кто? –
Мне всё равно.
13 ноября 1990 г.
Азовские тополя
Здесь тополя задевают за звёзды,
и не пойму я, живя одалискою:
то ль дерева́ здесь возвышенно-рослые,
то ли здесь небо немыслимо низкое.
Южная ночь шоколадно-мулатная
к телу сама прилепилась ирискою…
Что-то творится со мною неладное,
как в Королевстве Датского Принца.
Снится порою мне, будто не в теле я,
под парусами будто под алыми –
то ли Ассоль я, то ли Офелия –
прямо по морю хожу, как по палубе…
Воздух морской – опьяняющий воздух.
Боже, какие ж мы все одинокие! –
Вот почему задевают за звёзды
здесь тополя – дерева́ невысокие.
10 августа 1991 г.
Бердянск
Последние
За пядью-пядь идут, сомкнув уста,
последние причастники Христа.
И ветер распинает их плащи
и день и ночь – особенно в ночи.
А под ногами сыплется песок,
а сверху звёзды целятся в висок,
а по бокам – болотные кусты,
а впереди – Голгофа да кресты.
Встречается им утлое жильё,
но – ни души, давно огонь погас.
И не с кем одиночество своё
делить «последним» в их последний час…
ноябрь 1992 г.
Санкюлот
(баллада)
Далеко за лесом
догорает светлый день.
Сельская принцесса
всё глядит через плетень.
Ивовые прутья
изогнулись, обнялись.
Витязь на распутье
смотрит за дорогу вниз.
Там, в глухом овраге,
нечисть разная живёт:
упыри, бродяги,
леший, ведьма, Санкюлот.
Путник одинокий
неспроста в ночи́ дрожит,
слыша свист далёкий,
видя под дорогой скит:
не святые старцы,
не икона да свеча –
сквозь резные дверцы
слышен хохот палача.
Витязь съехал с горки,
постучал негромко в дверь:
как змея из норки,
выскочил на стук ковзерь.
Дверка отворилась –
и закрылась навсегда.
А под крышей билась,
припадала смурага́.
Покатилась с плахи
золотая голова…
Красные рубахи,
рты, цедящие слова…
Огнь иных светилен
Санкюлоту ярок был –
по́ миру пустил он
голубую кровь из жил.
Витязь не вернулся,
только ветер-озорник,
спутник революций,
«Се ля ви!» – приносит крик.
С той поры невесел
светлый дом и тихий сад,
и не слышно песен
из принцессиных палат.
Не найти принцессы,
некому теперь смотреть:
озеро за лесом
всем, кто хочет, дарит смерть.
16 декабря 1992 г.
Моя звезда
В глухом колодце звёзды дремлют днём,
от участи вечерней отдыхая,
чтоб вечером, когда всё кверху дном,
со дна колодца выпорхнула стая…
Одна звезда забьётся в глубине,
от сырости она вот-вот погаснет –
одна из тех, которые вполне
осознают, что звёзды Небо красит.
Она – моя душа, моя тоска.
Несчастная! Не вырваться ей боле,
пока однажды Божия рука
не сжалится – и выпустит на волю…
декабрь 1992 г.
Старый пейзаж
В этом городе крыши – вровень с крестами.
Значит, кто-то живёт рядом с колоколами.
Где-то возле Торжка из вагона-скворешни
я увидела вдруг, что мы здешне нездешни…
