Сборник новелл о любви

Женькина жизнь была как у Чехова в пьесе «Три сестры». «Счастья у нас нет, и не бывает, мы только желаем его». И сестёр тоже было три, вместе с нею. И каждая из них была несчастна по-своему. Старшая, Маринка, страдала от избытка любви. А средняя, Аня, от её недостатка. У Маринки, к 33 годам было два спиногрыза и муж, пускай работящий, и по-прежнему ею любимый, но уже слегка потрёпанный, как и она сама, обилием разных забот.

Аню любовь не волновала в принципе, она не искала её, не хотела.

– Насмотрелась! – любила она повторять, нянча обоих племянников. И хотя, к своим 28 годам ещё ни разу не состояла в мало-мальски серьёзных отношениях, утверждала, что это – её личный выбор.

– В гробу я видала вашу семейную жизнь! – вот так говорила Анюта, помогая Марине с закрутками на зиму.

Женя тоже вносила свой вклад в воспитание младших. Хотя, со слов Марины, её и саму «ещё нужно воспитывать». Так уж вышло, что Женя была самой младшей сестрой. И Анюта, отдав пальму первенства ей, ревновала.

– Любимица мамкина, – фыркала Аня, видя, как Женя сопит у мамули под боком.

В тот день, когда мамы не стало, они все втроём ночевали в родительском доме. Племяшек оставили с зятем. Забыли обиды, молились и плакали. Не помогло! Она умирала недолго, рак быстро забрал, сперва красоту, а уж после и силы. Говорила с каждой из них по-отдельности. Словно хотела сказать каждой то, чего не успела при жизни.

Уж чего она там говорила Анюте с Маринкой, Женюша не знала. Но вот что мама сказала ей, запомнила слово в слово.

– Женюшенька, – так мама всегда называла её, – Вон там ящик нижний открой, – указала совсем исхудавшей рукой на комод.

Женя открыла, увидела светлый конвертик.

– Достань, – слабым голосом мама её позвала и велела сесть рядом.

Прислонённый к груди, он терялся на фоне густых одеял, в которых спала уже третью неделю. Несмотря на жару, она мёрзла! А цветом лица была точно как этот конвертик.

Женя сильно старалась не плакать. Мать воспитала их в строгости. Только ей позволяла давать слабину. Но тогда не позволила.

– Не реви! – отыскав в себе силы, прикрикнув на дочь, она посмотрела в окно грустным взглядом, – Вот это письмо ты должна отвезти адресату. Вручить ему лично.

– Кому? – удивлённо воскликнула Женя.

– Тссс, – мать приложила к губам тонкий палец, – Сёстрам ни слова. Я поручаю тебе. Я тебе доверяю последнее это… моё.

– А… что там? – взяла она в руки порученный мамой конверт. На просвет в нём виднелась бумажка. Письмо. Все строчки конверта были заполнены аккуратным маминым почерком. Очевидно, она заполняла его до болезни. Ведь почерк шёл ровно, ничуть не дрожал…

– Не читай! Поклянись, что не станешь читать до тех пор, пока не прочтёт его он, – голос мамы звучал умоляюще. Это случалось так редко! Что Женя слегка испугалась.

– Кто он, мам? – прошептала, склонясь.

Но мама лишь только закрыла глаза, улыбнулась каким-то своим, недоступным для Жени мечтам, и уснула. Или сделала вид, что уснула? Дыхание стало глубоким, чуть слышным. Женя долго сидела и слушала, как мама дышит. Звук её вдохов и выдохов монотонно звучал, заставляя подумать, что всё хорошо, что она не умрёт, что всё это им кажется…

У неё обнаружили рак ровно в тот год, когда был юбилей. Пятьдесят пять лет – ну какой это возраст для женщины? Ей бы жить, да жить! Ей бы плакать… Но мама шутила: