На берегах Невы. На берегах Сены

Автор

Страниц

525

Год

2011

Ирина Одоевцева - фигура яркая и уникальная, она была не только любимой ученицей знаменитого Николая Гумилева, но и сама себя проявила как талантливая поэтесса и писательница. Однако ее настоящее величие проявилось именно в качестве мемуаристки, ставшей свидетельницей эпохи и оживляющей великих поэтов и прозаиков Серебряного века своим легким и острым пером.

Ее знаменитая мемуарная дилогия, включающая книги "На берегах Невы" и "На берегах Сены", является настоящим кладезем информации о первой волне русской эмиграции. В первой книге автор детально рассказывает о жизни в Петрограде в период Октябрьского переворота и последующих годов, описывая литературную, музыкальную и художественную сцены города. Вторая книга открывает нам "русский Париж" и великих литераторов, с которыми Одоевцева встречалась, таких как Иван Бунин, Игорь Северянин, Константин Бальмонт, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский и многие другие. Берега Сены стали местом, где совершались исторические искусствоведческие события, и русская эмиграция оставила великолепные страницы истории искусства Русского зарубежья.

Мемуары Ирины Одоевцевой - это уникальные источники, в которых каждый читатель сможет заглянуть в прошлое и воссоздать атмосферу тех времен. Эти книги не только информативны, но и полны страсти и вдохновения, передающие дух того времени. Благодаря Ирине Одоевцевой мы можем осознать ценность и значение этой эпохи, а также узнать ее героев изнутри. Ведь она сама была свидетелем и участником исторических событий, и через ее слова мы можем почувствовать настоящую жизнь искусства и литературы того времени.

Читать бесплатно онлайн На берегах Невы. На берегах Сены - Ирина Одоевцева

На берегах Невы

Посвящаю свою книгу Анне Колоницкой

На берегах Невы
Несется ветер, разрушеньем вея…
Георгий Иванов

Предисловие

Это не моя автобиография, не рассказ о том,

Какой я была,

Когда здесь на земле жила…

Нет. И для меня: «Воспоминания, как острый нож они». Ведь воспоминания всегда regrets ou remords[1], а я одинаково ненавижу и сожаление о прошлом, и угрызения совести. Недаром я призналась в стихах:

Неправда, неправда, что прошлое мило.

Оно как разверстая жадно могила,

Мне страшно в него заглянуть…

Нет, я ни за что не стала бы описывать свое «детство, отрочество и юность», своих родителей и, как полагается в таких воспоминаниях, несколько поколений своих предков – все это никому не нужно.

Я пишу не из эгоистического желания снова окунуться в те трагические, страшные и прекрасные, несмотря на все ужасы, первые пореволюционные годы.

Я пишу не о себе и не для себя, а о тех, кого мне было дано узнать «на берегах Невы».

Я пишу о них и для них.

О себе я стараюсь говорить как можно меньше и лишь то, что, так или иначе, связано с ними.

Я только глаза, видевшие их, только уши, слышавшие их.

Я одна из последних, видевшая и слышавшая их, я только живая память о них.

Авторы воспоминаний обыкновенно клянутся и божатся, что все, о чем они рассказывают, – чистейшая, стопроцентная правда – и тут же делают ошибки за ошибками.

Я не клянусь и не божусь.

Очень возможно, что и у меня найдутся ошибки и неточности. Я совсем не претендую на непогрешимость, граничащую со святостью.

Но я утверждаю, что пишу совершенно честно и правдиво.

Многих удивляет, что я так точно, так стенографично привожу слова и разговоры. Как могла я все так точно запомнить? А не сочиняю ли я их? Нет ли в моих воспоминаниях больше Dichtung, чем Warheit?[2]

Но положа руку на сердце я ничего не сочиняю и не выдумываю. Память у меня действительно прекрасная. Я помню слово в слово то, что слышала сорок – и даже больше – лет тому назад.

Впрочем, по-моему, в этом нет ничего поразительного. Спросите кого-нибудь из ваших пожилых знакомых, как он держал выпускные экзамены или как шел в первый бой, и вы получите от него самый – до мелочей – точный ответ.

Объясняется это тем, что в тот день и час внимание его было исключительно напряжено и обострено и навсегда запечатлело в его памяти все происходившее.

Для меня в те годы каждый день и час был не менее важен, чем экзамен или первый бой.

Мое обостренное, напряженное внимание регистрировало решительно все и на всю жизнь записало в моей памяти даже незначительные события.

Все же приведу пример моей памяти.

Как-то, совсем недавно, я напомнила Георгию Адамовичу о забавном эпизоде его детства. Он и его сестра Таня «выживляли» большого игрушечного льва, по утрам потихоньку вливая ему в пасть горячий чай и суя в нее бутерброды. До тех пор, пока, к их восторгу, лев не задергал головой и не «выживился». Но тут-то он и лопнул пополам и залил ковер своим содержимым.

Георгий Адамович, сосредоточенно сдвинув брови, слушал меня.

– Что-то такое было… Мы действительно, кажется, «выживляли» льва, – неуверенно проговорил он. – Да, да! Но, скажите, откуда вам это известно?

– Как откуда? Ведь вы сами рассказывали мне о «выживлении» картонного льва в июле тысяча девятьсот двадцать второго года у вас на Почтамтской, и как вы впервые были с вашей француженкой в Опере на «Фаусте» и она, указывая на Мефистофеля, вздохнула: «Il me rappele mon Polonais!»

Продолжить чтение

Вам может понравиться: