Дурная кровь…

ДУРНАЯ КРОВЬ…

Надеюсь, все помнят ту семейную атмосферу, семейный уют, когда вы действительно чувствуете себя нужным – значимой частью чего-то бесспорно значимого, цельного, единого? Сильно ли вы отличаетесь от тех людей, с которыми делите хлеб, которых по праву любите и ненавидите? Не думаю, ведь институт семьи уже определил вашу суть: вы – лишь дитя вашей матери, а потому – лишь преломление света семейного очага. Попросту нет никаких «вас» без вашей же семьи, и вам не отречься от предопределённого темперамента – наследственность определяет вас. К слову, семейный очаг – этот особый уют – всё же есть в нём некоторое непередаваемое, иллюзорное единение с теми, кто породил вас… Как по мне, человека можно понять лишь в контексте его семьи. И если (просто предположим) человек является откровенно испорченной породы ублюдком, ведомым самым естественным из потребностей размножаться и множится, и захочет притом ребёнка, то их дурная кровь лишь преумножится, а созависимых выродков станет куда больше, что, в свою очередь, является простейшей функцией семьи – дурная репродукция. Это и есть то, что мы с извечной теплотою называем и будем ласково называть семьёй.

Могу поспорить – у вас дурная кровь…

Так, в канун теплейшего семейной натуре праздника, несмотря на беспощадную стужу вокруг, когда близким принято обмениваться взаимными радостью, наслаждением и желанием; когда на обеденном столе можно застать любимую птицу, любвеобильно сваренную в кипящем бульоне, – когда дедушка неизменно преподносит особый подарок внуку…

Я уже говорил, что тогда снег падал не переставая? Не помню, чтобы когда-то было столько же… Да, детьми мы любили снег – мы обожали его, ведь снегопад был весьма редким явлением в тех краях: это был край пригорода края города крайнего юга – край света, кажется… То были абсолютно обезлюдевшие эволюционным путём улицы с торжественнейшими стаями иссохших вековых деревьев вокруг, к тому же – полные снега, а мы этому действительно сильно радовались в то забытое время! Но это так – обрывочные воспоминания о доме, коим это место и являлось в уютнейшем из моих воспоминаний.

Весьма важно понимать, что какими бы сладостными не были последующие воспоминания ребёнка, что я и зову этим же рассказом, они весьма субъективны и, играя блеском детского мировосприятия, куда более красочны, но никак не истины…

Всегда рассматривал жилые дома в качестве слаженно работающего человеческого (или нет) организма. В том домашнем доме хозяйничал лишь следуемый простейшей потребности желудок, голодающий любовью близкого, а потому и готовый переварить всё, что придётся по прихоти хозяйки. Прародитель всего организма, бесспорное начало – почки, разумеется, полные топических подводных камней. Прокуренные лёгкие и вовсе были вне дома – на давно забытых садах заднего двора – дышали свежим дымом. Репродуктивный орган – опора всей семьи – нежно покоился в спальне дедушки с неистовым самолюбованием. Амигдала расположилась в детской и задавала, ревниво всматриваясь в дома соседских семей, много лишних вопросов, ответы на которые знать никогда не хотела. Лимбическая система детского головного мозга, усердно пытающаяся не думать о будущем, не вспоминать о прошлом и тем более не переживать настоящее… мозг? … разве он имеет место быть в этом организме, включая во внимание вышеперечисленное? И, наконец, при рассмотрении структуры дома и семьи как целостного (или нет) организма, очевидно, что его многочисленные коридоры и лестничные пролёты – тромбофлебитные вены, полные грязной, смешанной – дурной крови.