Как красиво ты плачешь. Как элегантно, трепетно и нежно скатываются, бегут, спеша обогнать друг друга солёные капли, на вкус терпкие и горькие, по щекам твоим. Откуда они, эти слёзы? По кому горюешь, о прекраснейший из людей? Больно тебе или ненавистна вся жизнь бренная, опостылел мир иль, напротив, счастье твоё, обыкновенное, невероятное, кружащее голову, так велико, что не знаешь, как иначе выразить его, куда деть? Мне грустно видеть твои страдания. Точно, я не ошибаюсь. Заглядываю в глаза твои, в которых скопились все краски осени: жёлто-красные листья, искупавшиеся в акварели и нанесённые умелой рукой художника на полотно природы, они шуршат игриво под ногами и успокаивают, они пробуждают эмоции радости, почти детской, наивной и светлой, от которой слегка подкашиваются ноги, потому как ты был юн уже давно, давненько носился по листьям, взметая в воздух листья, своих верных друзей молодости, и заливисто смеялся, потом всё куда-то улетучилось, точно птица, детство улетело на юг, и кто знает, где оно теперь; раз – однажды утром ты увидел первые морщины, седой волос, а она, старость, подкралась совсем уж преступно незаметно, заставляя злиться на неё, но осознавать при этом, что это бессилен; дождливые, тяжёлые серые тучи, благодаря которым можно ощутить свежесть души и ясность ума, они укрывают надёжно большой город, пряча у себя за пазухой, и ты уже чувствуешь себя маленьким и ничего не значащим, конечно, ты по-прежнему невысокого роста, вдобавок слегка сутулишься, но всё же ты – часть огромного целого, значимая, важная часть, ведь ты – живой, у тебя есть сердце, огромное, пылко любящее сердце, – а это уже что-то, не находишь? – в них, твоих глазах, воркование голубей, которым маленькие дети бросают крошки, в них скрип качелей и резиновых сапог, в которых мальчишка шлёпает по лужам, держа за руку верного друга, в них лай собак, вечером вышедших на прогулку, в них утренняя прохлада и слабое солнце, которая всё равно, стоит ему осветить твоё лицо, делает тебя капельку лучше, светлее душевно, чем ты был всего мгновение назад. Отчего же плачут эти глаза невероятной красоты? А слёзы всё бегут, бегут…они касаются щёк твоих невесомо, но страстно, они оглаживают старую кожу с таким рвением, словно в святой убеждённости, что способны очистить её от всех тягот жизни, что перенёс её владелец. Им не нравится эта память, им не нравится, что они сделали с тобой, они помнят маленького мальчика, они помнят круглые от удивления глаза при вопросе о таблице умножения в школе, помнят все проказы и шутки, все глупости и разбитые коленки. Они спешат-спешат сбросить горький опыт расставаний, измен, обид, горя и смертей. Впиваются когтями в обвисший подбородок и тянут изо всех сил. «Прочь! Уйди же, давай! – кричат они истерично, почти зло. – Верни мне моего мальчика! Верни!». Но это, увы, невозможно. Молодая яблоня сгорбилась под весом плодов своих, алая роза настоялась вдоволь в воде и медленно, но верно, увядает…неужто ты тоже увял? Кажется, именно так твои слёзы и считают. Думают, что умер в тебе ребёнок, уступив место жалкому, несчастному, одинокому старику, что сидит в пустой квартире, в углу маленькой гостиной, в кресло качалке. Дрожащая рука его – твоя – тянется к чашке свеже налитого, горячего чёрного чая, она дрожит, и ярко в свете ламп сверкают старческие коричневые пятнышки, проблески солнца на твоей кожи, пушистость жирафа в твоих жилах. Никто в тебе никогда не умирал, тыникогда не умирал. Твой опыт изменил тебя, но не убил. А изменения…всегда ли они плохи? Не знаю. Прости, я не хочу делать тебе хуже, но я правда, действительно, ничего ни о чём не знаю. А главное: я не знаю, почему ты плачешь. Спрашиваю тебя, мягко, ненавязчиво. Ты молчишь, только головой качаешь горько усмехаясь. Ты согласен с ними, со слезами. Тебе противно то, что с тобой стало. Как приятно, как чудесно быть полным сил, упиваясь, дышать своей молодостью и знать, надеятся, верить, что впереди вся жизнь. Но ты здесь. И ты стар. Я протягиваю тебе свои руки, предлагая опереться. Стараюсь улыбаться, чтобы не расстроить ещё больше. Тебе итак тяжко приходится, я понимаю. Ты долго смотришь невидящим взглядом вперёд. Пальцы, протянутые к чашке, меняют направление и легко ложатся в мои ладони. Ты поднимаешься. Маленький, сухонький старичок. Слёзы всё бегут, бегут…
