Блуждающая по волнам

Мне мило отвлеченное:

Им жизнь я создаю…

Я все уединенное,

Неявное люблю.

Я раб моих таинственных,

Необычайных снов…

Но для речей единственных

Не знаю здешних слов…

Зинаида Гиппиус

Она растерялась: не знала, что ей чувствовать. То был свет. Вернее – огни. «О! Наверное, это огни большого города, – подумала она. – Или это просто мираж». Ей казалось, что нужно сделать шаг, и она окажется среди них, внутри чего-то. И она сделала этот шаг, но огни не стали ближе. Тогда она пошла. Долго шла, стремительно. Ей хотелось окунуться в их желтый цвет. И казалось, что тепло огней совсем рядом. «Галлюцинация?» – думала она. Но ей не хотелось выходить из игры…

Потерялась. Растворилась во времени и пространстве. Она шла, но не передвигалась. Была рядом, вблизи огней, а они от нее далеко. Удивительно! И не знала она, что ей чувствовать: огорчаться ли, плакать от обиды или смеяться над глупостью происходящего. И потому, плакала и смеялась одновременно. Устала. Огни пропали, исчезли. Она легла спать. Что это было? Она улыбалась во сне, ее душе всегда нравилось удивление…

…Навечно будет сохранен

Твой взгляд орехового цвета,

Твой теплый образ, спутник мой.

Однажды они встретились. Правда она его знала давно. Сидели они напротив друг друга и разговаривали. Нет, говорил он, она – слушала. Вернее, не слушала, а думала. Смотрела на него и думала о том, как ей нестерпимо хочется прижаться к нему, каждой клеточкой своего тела почувствовать его тепло, прикоснуться губами к его губам. Прижаться, забыться, замереть, и, чтобы время остановилось!

А он говорил, улыбался, смотрел на нее. Улыбался как-то очень по-детски: наивно, искренно, улыбкой удивления. А в глазах было понимание. Ей казалось, что он читает ее мысли, чувствует ее чувства. Видела по его глазам, что он знает все про нее, что он вообще все знает.

В тех глазах было какое-то откровение и понимание всего на свете. Теперь она ищет такой взгляд. Взгляд философа, познавшего душу мира.

Он сказал, что описать прекрасное и безобразное, как две категории эстетики, очень просто. Значительно труднее и важнее рассмотреть эти понятия во всю их ширь. Ведь и в прекрасном есть черточки безобразного, а в безобразном можно увидеть прекрасное. Она согласилась с его словами. Она всегда соглашалась с ним, а он – с ней. И дождь с ветром, пусть, даже если это ураган, для нее – глупость, так же, как и для него.

А глаза его и вправду прекрасны! Цвет такой мягкий, теплый, ореховый. «Броситься бы в эти глаза, – думала она. – Упасть, провалиться с головой как в пропасть! Раствориться навечно»…

Однажды они расстались. Все закончилось. И ее душа, прошептав: «Как слаба и бесцветна была его любовь», почти умерла.

Ее душа почти умерла. Но мое повествование на этом не обрывается, а только начинается. Для ее души умирать и возрождаться вновь – это нормальное явление. Так бывает со всеми юными душами-улитками, взращёнными за стенами прочного панциря. Их так холили и лелеяли, что любой жизненный сквозняк для них губителен.

И так, мой дорогой читатель, я продолжаю повествование о ней, о моей Маргарите. Я познакомлю тебя с ней поближе, я поведу тебя за ней, я открою тебе лабиринты ее души. А душа у Маргариты огромная, как бездонное небо. И цветов в этой душе полным-полно, и леса есть, и чащи непроходимые, и солнце лучистое, и проливные дожди.