Ледник

Невозможно взять и вот так свернуть мир. Время – вот твой главный аргумент. Ты плывешь в его потоке, общаешься с людьми, смотришь на небо. Но тем не менее продолжаешь плыть по его целенаправленному течению. А ведь достаточно нырнуть в его кисейную муть, и все становится по-другому. Ничего нет, есть только образы, вырванные кусками из того, что было когда-то ухвачено. Стоит приблизить этот образ, и ты уже вынырнул в другом мире, другом пространстве…

…Ты помнишь, весной мы были с тобой в ледниковых горах. Дом, где мы жили, был очень старый. Туда студенты приезжают обычно сдавать экзамены. Куча книг, бумаг и прочей дребедени было завалено в общей комнате. Мы волновались как никогда: еще бы, надо было сдать самый главный экзамен.

Ты меня укоряла, что я совсем не занимаюсь, в то время как другие усиленно готовятся. Кончено я был как никогда беспечен. Ну, подумаешь – 76 страниц машинописного текста, и не такое приходилось писать. Ты ходила взволновано по коридору и укоряла меня. Между тем студенты один за другим выходили из аудитории, сдав экзамен.

И тут нам сказали, что мы сдаем его завтра. Это было довольно странно, потому что по правилам так быть не могло. Отложенный на завтра экзамен был не очень хорошим знаком. Я с трудом вспоминал эту местность, то есть мы когда-то ее создавали, но в каком потоке это было вспомнить трудно. Воздух был чист, здесь практически всегда было солнце, точнее, здесь было два солнца: первое то, которое светило на небе, а другое – Ты.

Небесное светило только едва подтапливало ледник, наверное, для напоминания его шаткости. По утрам ты ходила куда-то далеко, чтобы купить продукты.

Я еще спал, а ты уже возвращалась, неся сумки с едой. Все то время, что мы проводили там, было для нас самым настоящим счастьем. Нет лучше мгновений, когда мы создаем какой-то новый мир. Все вокруг светится и поет от счастья.

Беспечное счастье – вот как это можно обозначить. Потому что, когда это заканчивалось, каждый из нас оказывался в собственных мирах, среди своих повседневных проблем. В доме не было даже телевизора, лишь мебель, отделанная дубом. Я догадывался, кто это все придумал.

Не могу вспомнить лица нашего профессора. Он был человеком маленького роста, всегда поверх рубашки носил что-то вроде свитера, был слегка лысоват. Он постоянно смотрел какие-то бумаги, наверное, студенческие работы, потому что я, кажется, в последний раз отдал ему стопку машинописных листов, которые он взял, и ничего не сказав мне, ушел, перелистывая, а ведь он даже не обратил внимания, что листы не прошиты.

В то утро я решил тебя встретить. Не знаю, что заставило меня это сделать, но, встав раньше обычного, я оделся и пошел туда, где заканчивался ледник. Странно, что я не видел твоего лица. Помню, у тебя была короткая стрижка, причем постоянно менявшаяся от прически «под мальчика» до какого-то странного каре. Ты носила черные джинсы и серенький свитер.

Подходя к обрыву ледника, я увидел тебя еще издали. На тебе была накинута какая-то шубка. Следом за тобой плелась какая-то бабулька. Воздух в этот момент мне показался, таким чистым, что казалось, что в нем можно было раствориться.

Я не мог больше тебя ждать. Разбежавшись, я прыгнул навстречу тебе. Однако, чем дальше я падал, тем больше оказывалось расстояние до тебя. Этот провал словно расширялся вместе с моим падением. И тут я понял, что пока не остановлю свой полет, падение не прекратится.