Доказательства сути

Итак, это случилось.

И небеса не разверзлись, проливая огонь и серу на его многомудрую лысеющую голову. И вряд ли его офис, тот, что на Ленинградском шоссе, окутала египетская тьма, полная смертоносного дыхания ветхозаветной пустыни. Также сомнительно, что дома его ожидают полчища жаб и тучи ядовитой мошки. Для него это не впервые, он этим занимается чуть ли не ежедневно.

А для нее это было в первый раз. Хотя этого можно было ожидать, ведь с дамами ее деликатной профессии ни в чем нельзя быть уверенной!

И, черт возьми, все равно ей стало очень больно!

Почему? А вы поставьте себя на ее место! Десять лет она мирно писала романы в стиле дурацко-жизнерадостной фэнтези, благополучно печаталась, получала гонорары, вдохновенно их тратила и с чувством глубокого морального удовлетворения читала о себе гадости в Интернете. Двадцать четыре опубликованные книжки плюс переиздания – это приятно грело ее самомнение и давало пищу для размышлений немногочисленным поклонникам и противникам тоже. Наивно надеясь, что и дальше всё в жизни будет так же гладко, она написала двадцать пятый роман и отправила его в издательство.

Этот роман дался ей непросто, и поэтому всегдашней жизнерадостности в нем не имелось вовсе – она разрывалась между работой, писательством и онкологической больницей, куда нужно было сопровождать мужа на сеансы химиотерапии. Собственно, роман писался для того, чтобы выплатить долг издательству, – на лечение требовались деньги, а откуда ей, библиотекарше со стажем, взять их, не с неба же падают набитые купюрами чемоданы?..

Она отправила роман и наивно подумала – ну вот, жизнь налаживается, вроде и химия мужу помогает, он улыбается, стал спать по ночам без трамадола и реланиума… И договор подписан, и вот уже прислали корректуру на правку, значит, скоро книге быть…

А в очередной день, после того, как она привела обессилевшего мужа из онкодиспансера (почему-то в стационар его не брали, просто кололи цистоплатину и отправляли домой), пришлось проверить почту и наткнуться на письмо главного редактора. «К сожалению, роман мы публиковать не будем», и всё, без комментариев. И бессловесная пустота образовалась в душе. Как будто бежала, бежала и – лбом об стену со всего маху. Тривиально, но факт.

Стало тошно вовсе не потому, что она считала свой опус шедевром. Наверно, это сработало запоздалое осознание пословицы «Пришла одна беда – отворяй семи ворота». Не хотелось дознаваться – отчего редактор поменял мнение, отчего всё настолько неисправимо. И сил стало хватать только на то, чтобы менять белье мужу, делать ему уколы, готовить протертые супы (ничего другого он не мог проглотить из-за разросшейся в гортани опухоли) и ходить на работу как идут на публичную казнь – при полном параде и с гордой улыбкой победительницы.

Побеждать приходилось всё – бессонные ночи, когда муж ревел от боли и поминутно сплевывал в полотенца сгустки сожженной химией плоти, мутные утра со снежным месивом под ногами, толчеей в автобусе, сочувственными взглядами коллег (от сочувствия почему-то хотелось бежать куда глаза глядят), дни, до краев наполненные ужасом, который нужно прятать в себе, не дать вырваться звериным воплем «Помогите же мне кто-нибудь!», потому что помогать – так, как она хочет, – некому и невозможно. И этот вопль, скрученный в тугую пружину, превращался в ее истинное «я», мешал дышать, заставлял улыбаться криво и секундно, не ослабевал ни на минуту даже во сне, хотя какой уж тут сон…