1. Пролог
- Хорошая ты баба, Лизавета… Красивая. Фигура отличная, кожа – пЭрсик… Только очень ты, э-э-э, правильная. А мужик ныне нежный пошел. Обмельчал. Найди ты себе мальчика на ночь, да и успокойся...
Сонечка отхлебнула вина и подцепила на зубочистку ломтик сыра.
Обвела взглядом зал ресторана, выискивая возможных кандидатов на осеменение, но, не найдя хоть кого-то одинокого, снова вздохнула:
- …Или обратись в банк. Ну, ты понимаешь какой.
Елизавета отодвинула тарелку с салатом:
- Понимаю, - процедила сквозь зубы. – Я понимаю, что лучшая подруга пихает меня по проторенной дорожке. Бабка мать одна растила, мама нашла мужика-донора, и я в банк должна пойти оплодотворяться!
За соседним стоиком заинтересованно притихли.
А Сонечка даже руками замахала.
- Хватит, хватит! Я понимаю, что у тебя жизненные установки, моральные принципы и все такое. Но, Лизавет, тебе уже сорок. Тут не часики тикают, а куранты бьют.
Мысленно выматерившись, Елизавета потянулась за сумочкой.
- Спасибо, что и про возраст напомнила. Ладно, Сонь, рада была увидеть, а поговорить – нет. Чао.
Сонечка обиженно надула губы.
- Вот про это я и говорю, - ткнула в ее сторону зубочисткой. – Прямая ты, как железный дрын. Поэтому мужики и шарахаются. Эй, ты что, правда уходишь?
- Ухожу.
Встав из-за стола, Елизавета одернула юбку.
Зря только согласилась на эту дурацкую вылазку. У них с Сонечкой были весьма специфические отношения, и чем дальше, тем специфичнее.
Подруга была такая… девочка-девочка, полная женской мудрости, граничившей со слабоумием.
Терпеть мужа-кобеля? Ну, мужчины по природе своей полигамны, и вообще – в измене оба виноваты. Смириться с нагулянным ребенком? Так чужих детей не бывает. Цветочек жизни надо беречь, холить и лелеять. Глядеть сквозь пальцы на бытовую инвалидность супруга? Не мужское это дело – тарелки намывать и унитазы драить.
При этом Сонечка из тех, кому можно позвонить среди ночи и попросить помощи. Рассказать все свои самые страшные секреты и быть уверенной, что ни одна живая душа не узнает.
Их дружба тянулась с университетской скамьи. И Соня была единственной, кто искренне интересовался жизнью Елизаветы и совершенно не завидовал ее пусть небольшому, но успешному бизнесу.
- Погоди, я с тобой! – подскочила Сонечка.
Не глядя бросила на стол несколько купюр и посеменила следом, путаясь в подоле вечернего платья.
- Гожу, - со вздохом согласилась Елизавета. – И даже могу подбросить до дома.
- Да, было бы здорово. Ты всегда такая внимательная!
Еще одной отличительной чертой Сонечки была способность мгновенно забывать о всякого рода ссорах и неприятностях.
Хотела бы Елизавета так!
По дороге подруга принялась щебетать о новой супермегакрутой процедуре, которую предлагали в одном из салонов красоты.
- Они слизь улиток используют, представляешь? Говорят, улитки эти особые, то ли адамантины, то ли алефтины…
- Ахатины, - пробормотала Елизавета, высматривая как половчее проехать. Зарядил холодный осенний дождь, и вечерняя серость стала совсем непроглядной.
- Ну да, ахатины. Жуткие такие, огро-о-омные. Но спросом пользуются. Хозяйка еще им на раковину всякие камушки лепит, красит. Ничего так, гламурненько. Может, и тебе попробовать?
Елизавета фыркнула. Ну да. Сидит она такая красивая за столом и улиткам на ракушки стразы приделывает. А рядом трется сорок котов - как символ ее одиночества.
