Боги пустынь и южных морей

Не все пути в Эстерат

В первый же день стануэссу зауважали. Вернее, ее знали здесь вовсе ни как Эрису Диорич, а как Аленсию из Арленсии. Неразумно было назваться настоящим именем, ведь славный арленсийский род Диорич не менее тысячи лет известен за пределами королевства. И вполне могло оказаться так, что кто-то из кочующих торговцев окажется достаточно образованным да спросит: «Какая ты Диорич? Стануэсса, что ли? А чего ты здесь в пыли, да грязи? Уж если брешешь, девка, то имей совесть – не завирайся так нагло!». И возразить ему как бы нечего. И незачем, чтоб не нажить к случившейся беде бед гораздо более тяжких.

А зауважали арленсийку ровно тем же утром, как Гасхур, купивший ее у Кугору за сто салемов, попытался предъявить на нее права. Когда тот глупый погонщик верблюдов подошел к северянке и стал втолковывать о ее будущей роли и пользе послушания, стануэсса вдруг бросилась на него, будто не девушка, а демоница из темной свиты. И нож, болтавшийся у аютанца за поясом, оказался в ее руке. Яркой молнией сверкнул в утреннем солнышке, и застыл несчастий Гасхур с раззявленным ртом, чувствуя, как лезвие немедленно вскроет ему горло. Нож-то плохонький, старый, точно нубейские боги, но точил он его сам – точил на совесть. Таким воловью кожу резать просто, не то что человеческую.

– Аленсия я! Уяснил?! И запомни: никогда госпожа Аленсия не была никому рабыней и даже служанкой! – прошипела северянка еще теснее прижимая сталь к его подрагивающему кадыку. – Есть вопросы?!

– Да, госпожа! – вполне согласился погонщик верблюдов. – Вернее, нет, госпожа. Вопросов совсем нет.

Караванщики, местные и наемники, наблюдавшие за сценой укрощения «рабыни», разразились хохотом.

– Дикая кошка. Как с ней науриец справлялся? – старейшина каравана, что возил рис и чай с Эсмиры, тоже скривил дряблые губы – смеялся: – Не иначе как поил ее допьяна. Ну, да, напоит, потом радуется. Иначе с такой девкой было бы ему трудно.

– Есть еще желающие заявить право на госпожу Аленсию?! – Эриса оттолкнула Гасхура, и угрожающе держа нож, оглядела стоявших в полукруге мужчин.

– Что ты, красивая, только крайнему дураку мнилось, что о тебе можно так плохо думать! – отозвался тот самый аютанец, с которым стануэсса пила эль, хитро выпытывая, в какое место занес их Сармерс.

Стоявшие возле него одобрительно зароптали, но глядели на нее лукаво и масляно, мол, а что ж будет дальше. Давай, девонька, развлеки нас еще! А что там Гасхур? Смирится с потерей ста салемов или хоть как-то придумает компенсировать их?

– Нож отдай! – неуверенно подал голос Гасхур.

– Теперь этот нож мой! Все понял?! – стануэсса резко повернулась к нему. Ее светлые, такие красивые глаза, стали похожи на стейнладскую сталь. Ведь известно как опасны клинки из нее.

– Ну ладно, – пробормотал он. На шее явно чувствовался порез, и может даже текла кровь. И зачем с это ненормальной спорить сейчас? Он решил, что разумнее будет пойти проверить подвязки верблюдов, а то ж, говорят, там за рощей верблюдицы пасутся – наши могут побежать.

Народ, в целом довольный представлением, стал расходиться. Недовольной осталась лишь сама госпожа Диорич. Да, она была быстра. Тренировки в саду под смоквой с качающимися дощечками не пропали даром. Однако, без силы кольца, без великолепного свойства Флера Времени она оставалась уязвима почти также, как любая другая девушка в опасном мире мужчин. Арленсийка мысленно оценила скорость своих движений с трофейным ножом и подумала, что если бы в противостоянии с Кюраем она двигалась также, то на ней не осталось бы живого места от его кнута. И снова все мыслимые ругательства полетели в след неведомо куда бежавшему рабу-Кугору. В ее пламенных утверждениях Шет жестоко имел подлого наурийца в оба отверстия. Имел не один, а призывал для пущего распутства всю свою немалую свиту.