Хорошо, если умрешь сразу. Не думаешь, зная, что идут последние дни, о прожитой жизни, о том, так или не так ты ее прожил, о том, был ли какой смысл и какое-то великое предназначение в том что ты делал, о тех , кого любил, кого ты оставляешь…. В общем, не успеешь тягостно думать о своем уходе из жизни и мучиться и ковыряться в своей душе.
Ужасно, когда ты умираешь долго, безнадежно и больно. Ты уже знаешь, что умрешь, за день, пока тлеет еще душа – ты уже всего себя измучаешь всеми приходящими в голову мыслями, но наступает следующий день и все это повторяется снова.
А не думать нельзя. Попробуйте не думать!…
… Слава умер сразу. И даже не заметил, что умер. Просто сел в машину, чтобы ехать домой. Вечерело, рабочий день закончился, дома ждал ужин, ну, как всегда ждал ужин, он включил зажигание и умер.
Оторвался тромб, инфаркт миокарда. Он не успел подумать не то что о смысле своей жизни, а даже об очень простом – куда он поедет: налево, сразу к своей жене на ужин, или направо – не к жене …
… Странная потом получилась история. Через год, когда на его могиле уже нужно было устанавливать памятник, пришли к его жене двое его сослуживцев, она их немножко знала, – и сказали, что его ребята из фирмы, где Слава работал, собрали деньги и просят ее разрешения самим установить памятник.
Конечно, эскиз они с ней согласуют. Жена растрогалась, заплакала. Конечно, разрешила. Денег после Славы осталось немного.
Памятник установили. Он был очень дорогой, сразу было видно. Под портретом Славы была только одна запись:
– «Вот и все …!»
… Памятник на самом деле устанавливали не сослуживцы. А та, по поводу которой Слава перед мгновенной смертью раздумывал – налево ехать, или направо.
А слова, выбитые на памятнике, он сказал ей как-то в постели, когда она его в шутку спросила, о чем бы он подумал перед смертью.
Наверно, хотела услышать: «О тебе!». Но Слава немного подумал и сказал именно эти слова: «Вот и все!»
… Да, вот такая история. И пусть она останется для жен и для всех кто знал Славу тайной.
Правду знает только эта женщина и двое сослуживцев, которым ей пришлось довериться.
Женщины этой уже нет. Несколько лет назад она тоже умерла, хотя была еще молодой, ей не было пятидесяти, а Слава умер в сорок три года, значит, пережила она его на пять лет. Хотелось бы сказать, что она умерла от тоски по нему, но нет – хотя любила его, видимо, очень сильно – умерла она от онкологии.
Те двое сослуживцев тоже куда-то исчезли из города – наверное, в другие города.
Так что теперь эту тайну знаю только я. И вместо Славы, который не успел, я теперь буду думать о его жизни.
***
В ту пору Славе исполнилось аккурат тридцать лет. Жизнь его уже определенно сложилась и жизнью этой, он был вполне доволен.
Он любил свою жену, свою сокурсницу с которой буквально на последнем курсе института завязался бурный и настоящий роман. И роман этот так же неожиданно и бурно продолжался шесть лет уже их совместной жизни.
Например, в солнечный июньский день ему вдруг приходило в голову, прийти с работы домой с букетом ромашек сорванной со стеблями и листьями земляники.
И он немедленно в обеденный перерыв мчался за город.
Или, например, уже собираясь ложиться спать, они вдруг взглянули друг на друга и опять наскоро стали одеваться, и шли гулять по ночным улицам, держась за руки и целуясь в подворотнях.
