Канат над пропастью

Невозможно…

Обрывок фразы промелькнул где-то на задворках воспаленного сознания Виктора. Что он тогда ему сказал, этот старый ученый сухарь Вербицкий?

Невозможно…

Виктор сидел и смотрел в одну точку, стараясь сосредоточиться. Мозг отчаянно сопротивлялся, не желая думать и вспоминать, вместо этого снова и снова предательски провоцируя Виктора, чтобы тот изменил угол зрения. Взгляд Виктора упал на диван. Точнее, на то, что на нем лежало…

Тело. Обнаженное тело совсем еще юной девушки – изуродованное, изувеченное пытками, изломанное, словно пережившее ураган дерево. Кажется, в ее теле не осталось ни одной целой кости. Сколько часов она мучилась, прежде чем сердце остановилось? Виктор представил себе вердикт, который, наверняка, вынесет патанатом:

– Смерть наступила вследствие многочисленных телесных повреждений, несовместимых с жизнью… Что за урод на это способен?

Виктор сжал зубами нижнюю губу. Он знал, кто был этим уродом. Им был Дима, любимый сын Виктора. Его гордость и опора. Эрудит, умница, тонкий трепетный мальчик. Как он мог сотворить такое?! Это же просто…

…невозможно?

В памяти снова закружились фрагменты той встречи с профессором Вербицким.

– Вдумайтесь, Виктор! Всё это божий промысел. А мы пытаемся залезть в него своими алчными неумелыми руками!

Виктор горько усмехнулся.

– Вы что же, верите в Бога? Вы, человек, который всю жизнь посвятил науке о генах??

– …Просто послушайте меня. Я гораздо старше вас, и я… Мне уже нечего терять. И некого! В отличие от вас. Не связывайтесь вы с этим делом. Откажитесь, пока не поздно!

– Вам не понять, – севшим голосом сказал Виктор. – Вместе с сыном я потерял часть себя… Я пойду на всё, чтобы вернуть своего ребенка.

– Умоляю, откажитесь от своей затеи! – страстно прошептал старик. – Вы не сможете его вернуть, потому что клонировать…

Старик вдруг закашлялся, сдавшись под натиском эмфиземы в терминальной стадии. Виктор смотрел на него, не ощущая ровным счетом ничего – даже брезгливой жалости.

– …невозможно, – хрипя, закончил Вербицкий через несколько мгновений.

Но Виктор его не слушал. Он тогда уже никого не слушал.

Клонировать… невозможно…

Фраза не давала Виктору покоя. Что хотел сказать ему Вербицкий? Что или кого именно невозможно клонировать – человека?

Ecce homo¹.

Нет, там было какое-то другое слово…

Внезапно ему стало больно – где-то чуть выше подбородка. Виктор почувствовал вкус крови во рту и понял, что прокусил себе губу.

– Полагаю, мне нет нужды представляться, – усмехнулся импозантный джентльмен лет примерно семидесяти, облаченный в черный костюм премиум-класса.

– Разумеется, – кивнул Виктор. – Я сразу понял, что это вы.

Обладателем премиального костюма и покатых плеч был Роман Семенович Плоткин – личность, широко известная в определенных кругах. Впрочем, как и за их пределами.

– Я всегда отмечал вашу проницательность, господин Сошников, – одобрительно кивнул Плоткин.

– Скорее, наблюдательность. Вряд ли у кого-то еще на воротах есть вензеля с инициалами «РП».

– Вензеля, к слову, отлиты из чистого иридия. И ворота – тоже, – Плоткин испытующе смотрел на Виктора. – Чашку арабики? Кенийская, из региона Ньянза.

Каков эстет, про себя усмехнулся Виктор. Уже и забыл, поди, как вместе со всеми советскими гражданами пил растворимую бурду, купленную у спекулянтов по двойному ценнику. А потом пришел девяносто первый год – и все люди поделились на тех, кто сумел встроиться в рынок, и тех, кого этот рынок размолол, словно кофейные зерна. Плоткин, конечно, был из первой страты, мнил себя хозяином жизни, который мог вот так запросто, практически по щелчку привезти «на деловой завтрак» государственного служащего – Виктора Сошникова. Заранее зная, что не встретит никакого сопротивления. И вот теперь они сидели в кабинете, отделка которого наверняка обошлась владельцу в половину годового бюджета какой-нибудь бывшей Болгарии (до того, как ее окончательно раздербанили американцы), и Виктору предлагалось отведать чего-то этакого, что маркетологи называли словосочетанием «спешелти кофе».