Исход. Роман о страхах и желаниях

Человек один. С рождения до смерти. С момента, как перережут пуповину, хватается слабыми ручонками за мать, окружает себя друзьями, любовью, женами и детьми, но все зыбко и ненадежно. Мир безразличен, люди враждебны. Друзья предают из-за денег или скуки, или теряются в суете. Любовь оборачивается ненавистью или равнодушием. Через много лет, отдав все силы, приходишь к финишу, а собственные дети, сидя у кровати, держат за руку и тайком смотрят на часы: хотят, чтобы ты умер.

Что бы ты ни делал, как бы ни трепыхался, итог один – растрачиваешь силы в беготне и в конце остаешься наедине с болью. Ты сам по себе, ты конечен, и наступает момент, когда все становится черным, и ты перестаешь быть. Не избежать никак. Можно только обмануть боль

или тихо уйти.

Поэтому я даю ей невроксан, думал Сергей Крайнев. Поэтому я даю своей матери невроксан. Зачем такую боль терпеть, Сереженька?

Был вечер, Москва плотно стояла. Пробка сотнями красных огоньков напоминала гирлянду, протянутую по Ленинградке. Сергей сбросил скорость и встал в хвост тысячеглавой очереди. Кого-то пропускали, перекрыли шоссе. Машины стояли без движения в трех рядах на двух полосах. Самые нетерпеливые пытались объехать пробку по обочине, и там образовался четвертый ряд, волнистый и кособокий.

Сергей пробежался по настройке приемника. Трудно было отделаться от ощущения, что во всем эфире звучит одна и та же песня, громоздкий эпос под названием «Москва». Неважно, с какой скоростью жмешь на кнопку переключения, от этой песни не убежать, она транслируется круглосуточно, на всех частотах.

Зачем с такой болью жить, Сереженька? Зачем ее терпеть?

Минут через двадцать, продвинувшись на метр, Сергей выругался и несколько раз ударил ладонями по рулю. Вспышка гнева принесла облегчение. Он часто так делал, и другие, он видел, тоже.

Вся жизнь – пробки, думал Сергей. Первую стоишь утром, на работу. Там вторая, офисная, в огороженном от соседей стойле с компьютером, мусорным ведром и дурацкой кофейной кружкой. Так же смотришь на часы, дожидаясь конца, так же дробишь на этапы, только вместо «уже Таганка», говоришь: «уже обед». Отстояв вечернюю, перемещаешься в домашнюю. В ней, втиснувшись в коробки квартир многоэтажки, стоят две тысячи людей, подвешенных в воздухе, отгородившихся друг от друга панельными плитами. Стоят и ждут выходных, отпуска, лета, смерти родителей, супруга, или своей, или когда вырастут дети.

После пробки будней – потная пробка выходных с торговыми центрами, гипермаркетами, ресторанными двориками и походом в кино, на фильм с рекламой по ящику. А раз в год – отпускная пробка, с началом в аэропорту, у стойки регистрации, и продолжением на курорте, где стоишь за едой, лежаками, билетами в аквапарк.

Все время чего-то ждешь. Кажется, станет легче, стоит уйти на другую работу, получить повышение, купить квартиру, заработать денег, достоять очередь, вытерпеть пробку, но годы идут, а очередей только больше, и пробки плотнее.

Это и была жизнь Сергея, эти пробки, очереди и толчея, и скотское равнодушие к потере времени, и ничего не маячило за ними, а слабый огонек впереди, казавшийся светом в конце тоннеля, оказывался на поверку стоп-сигналом последней машины в следующей пробке.