Нейронная пыль

Доктор Арсений Каменский не видел разницы между рассветом и закатом. Стеклянные стены его кабинета на пятидесятом этаже выходили на восток, но в мире, затянутом вечной рыжей дымкой смога, солнце было просто пятном чуть более яркого света. Он стоял, опираясь ладонями о холодный, отполированный до зеркального блеска камень подоконника, и смотрел вниз, на город. Мегаполис жил своей механической жизнью: потоки транспорта струились по эстакадам, словно кровь по артериям, а неоновые рекламы мигали, подмигивая ему, словно старые, надоевшие знакомые.

Ему было сорок два, но в эти утренние, вернее, предрабочие часы, он чувствовал себя на все восемьдесят. За спиной на огромном экране замерла трёхмерная модель молекулы – последний пазл в головоломке, которую он складывал последние десять лет. «Алетейя». Так он назвал свой проект. В древнегреческих мифах Алетейя была богиней истины, дочерью Зевса. Истина. Именно её он искал. Истину, способную победить самую коварную болезнь человечества – рак.

«Алетейя» была не лекарством в привычном смысле. Это был симбиоз биотехнологий и квантовой механики. Миллиарды нанороботов, размером с вирус, предназначенные для точечного уничтожения раковых клеток. Но их главной особенностью был не метод уничтожения, а способ коммуникации. Они должны были работать не по заранее прописанному алгоритму, а обучаться, общаться друг с другом через квантовую запутанность, становясь идеальным, разумным лекарством, способным адаптироваться к любой мутации болезни.

Теоретически, это был прорыв. Практически – кошмар для этических комитетов и регуляторов. Мыслящее лекарство. Кто будет нести ответственность, если оно, это лекарство, решит изменить свою задачу?

Арсений отогнал от себя эту мысль. Он был учёным, а не философом. Его дело – доказать, что это работает. А проблемами будущего пусть занимаются политики.

Раздался тихий щелчок встроенного в стену динамика. Голос ассистентки, ровный и безличный, как голос навигатора, нарушил тишину.

– Доктор Каменский, пациентка Лидия Семёнова подготовлена. Вы можете пройти в стерильный блок.

Арсений кивнул, хотя знал, что его не видят. «Принимаю». Он сделал последний глоток остывшего кофе, взял со стола планшет с данными и вышел из кабинета.

Стерильный блок был сердцем НИИ «Прогресс». Воздух здесь пах озоном и антисептиком, а свет был ярким, холодным, безжалостным, не оставляющим места теням. За стеклянной стеной операционной лежала Лидия Семёнова. Женщина лет шестидесяти, с иссечённым морщинами лицом, которое даже сейчас, под действием седативных препаратов, хранило отпечаток перенесённых страданий. Мультиформная глиобластома. Один из самых агрессивных и безнадёжных видов рака мозга. Все стандартные протоколы лечения провалились. «Алетейя» была для неё последней соломинкой.

Рядом с операционным столом, за консолью с десятком мониторов, стоял Кирилл, ведущий инженер проекта. Молодой, талантливый, с горящими фанатичным огнём глазами. Он был гением квантовых вычислений и верил в проект с религиозным рвением.

– Всё готово, Арсений Сергеевич, – сказал Кирилл, не отрывая взгляда от экранов, на которых прыгали графики и цифры. – Контейнер с носителем заправлен. Нейронная пыль стабилизирована. Ждём вашей команды.