– И какому ослу только в голову пришло, что быть проводником – хорошее ремесло?
Задав этот вопрос, Исмаил почесал нещадно зудящий под чалмой бритый затылок и пригубил чашу с вином. Он-то знал точный ответ – этим ослом был он сам. Двадцать лет назад Исмаил продал свою захудалую посудную лавку в Ташкенте и начал водить нанимающих его «челноков» за кордон. Видно, шайтан нашептал Исмаилу тогда эту мысль! С тех пор спокойная жизнь пошла прахом, а седых волос в бороде прибавилось изрядно.
За эти двадцать лет Исмаил твердо убедился – помогает «челноку» один Господь, да и то при наличии у него свободного времени – остальные же призваны всячески мешать и вредить мирному барыге, призванному крепить торговые связи между странами. Торговцы китайским барахлом так и норовят всучить гнилую кожу и кособоко скроенный трикотаж; «челноки»-наниматели сначала обхаживают, как родного отца, вручая проводнику свой товар, а потом отказываются платить вторую половину суммы, придравшись к какому-нибудь пятнышку на тюках с грузом; пограничники сплошь козлы и паразиты, причем так обстоит дело на всех границах – от Турции до Китая. На пути поезда поджидают воры, в городах – рэкетиры, а охрана, эти вечно полупьяные идиоты, смелы лишь при торге за вознаграждение, в иных же случаях думают прежде всего о спасении собственной шкуры…
Исмаил глубоко вздохнул и снова почесал затылок, отчего чалма съехала ему на ухо. Вот и сейчас его компания застряла в турецком городишке Шусф, что у самой границы – а, спрашивается, почему? Потому что вчера нанятые им еще в Ташкенте охранники напились и передрались с местными молодчиками из-за какой-то бабы. Теперь трое из них лежат с переломанными костями в караван-сарае, один сбежал, справедливо опасаясь расправы за убийство, еще двое – в местной тюрьме, а начальник охраны божится, что он тут ни при чем, а ребята просто погорячились. Вдобавок, появились слухи о банде, что хозяйничает в Карпатских горах… Еще с утра Исмаил пытался нанять кого-нибудь из местных шусфийцев, но те, понимая отчаянное положение барыги, запросили такие бабки, что Исмаил только крякнул и отошел, про себя кроя местных черными словами и поминая всуе Аллаха и Магомета, пророка его.
Теперь Исмаил сидел в единственной на весь город гостинице, выстроенной рядом с караван-сараем, и с тоской оглядывал посетителей, надеясь, что у Всевышнего сегодня немного дел, и он, вспомнив о бедном торговце, ожидающем его помощи в захудалом Шусфе, пошлет ему людей для пополнения поредевшей охраны.
А выбор у Исмаила был небогат. Кроме него, в зале шусфийской гостиницы «Усталый путник» (а, надо заметить, остановиться в подобном заведении мог только очень усталый и потерявший всякую надежду добраться до места назначения путник) находились трое греков, направляющихся по своим делам в Анкару, бродячий дервиш с донельзя худым и унылым учеником, подвыпивший узбек с домрой и приехавшие недавно двое мужчин с девицей. Вот на них-то, точнее, на одного из них, и был обращен изучающий взгляд Исмаила.
Человек, привлекший внимание Исмаила, был молод, высок ростом и казался сильным, как бык. Его лицо ясно указывало на принадлежность к славянскому народу и должно было, по мнению Исмаила, отпугнуть любого гопника, также как и внушительный «ствол», который ненавязчиво торчал из-под полы приезжего. Глядя, как русский одним духом осушил граненый стакан сорокаградусной, Исмаил еще больше укрепился в мысли, что должен попытаться украсить этим человеком свой караван.
