Глава 1
Длинные дни, бессонные ночи
Итак, это Красково. «Звездочка». Реабилитационный центр Вениамина Ерохина.
И мы снова здесь, Венька – Вениамин Ерохин – по должности, а я – Кирилл Сотников – на восстановлении после автомобильной аварии, так грубо прерванном моим похищением и последующими событиями на Крымском мосту. Нас – вернее, меня одного – опять прибило к «Берегу разбитых сердец», как я про себя называю «Звездочку».
Помимо переломов, тяжелое шоковое состояние, в котором я был сюда доставлен, нуждалось – и нуждается! – в длительном квалифицированном уходе. Счастье еще, что к Веньке, в силу специфики Центра, попадают пациенты и в коме, и с потерей памяти – здесь все это всего лишь обычный рабочий момент. Если б не его лицензия, пришлось бы мне возвращаться в покинутую (помимо воли) 36-ю больничку.
Или еще хуже – в медблок СИЗО!
Хотя уникальный документ – послание Анжелки Янович – полностью снял с меня подозрение в убийстве моего коллеги Дениса Забродина и вновь сделал обычным гражданином с соответствующим анамнезом в истории болезни…
Конечно, придя в себя, я ринулся, было, узнать о судьбе Янки и помочь ей – но куда там!
Ероха рассказал, что, невзирая на поднятый СМИ скандал вокруг этого происшествия, даже ее тела, как это ни странно, так пока и не нашли в Москве-реке. Как в рассказе Бунина: дыхание ее горькой любви случайно донеслось к нам из ее детства – а потом бесследно и легко растворилось в сыром воздухе поздней московской осени.
И только мы с Вэном могли помянуть ее – так же как Заброду, как Златовласку и Стаса, там, на скамье под старыми елями, возле стола, где сквозь любую краску проступали неистребимые наши инициалы…
А дальше потянулись «сроки реабилитации» – длинные дни и бессонные ночи, изматывающие мучительными вопросами. Почему именно Деньке, Денису Забродину, выпала столь нелегкая судьба? Почему так отчаянно запуталась жизнь умненькой и хорошенькой девочки, с детства тянувшейся к солнцу, как цветок шиповника под грязным забором? Почему во всем этом так безнадежно увяз я? Почему в моей жизни опять появилась Иринка Забродина, наконец?
Ответов не находилось, я увязал в этом все глубже и, наверно, совсем бы пропал, и тогда Венька придумал способ отвлечь меня от подступающей «душевной комы». Он поручил мне разобрать свои архивы. В книжных шкафах его кабинета хранились творения пациентов – рисунки, картины и даже литературные опусы.
Сначала работа эта показалась мне довольно скучной и рутинной, но неожиданно попавшая на глаза рукопись заставила ощутить себя в гуще увлекательного расследования. Только криминал здесь таился от мира в человеческих душах, а потери и утраты оставались невидимыми и казались поначалу не смертельными.
Правда, только поначалу…
Я держал в руках толстую, несколько потрепанную общую тетрадь, на обложке которой крупными буквами было начертано: «Синдром Майкла Джексона».
Сначала я и не знал, кто таков, этот Венькин пациент – Вадим Волокушин. Потом вспомнил…
Привожу записи Волокушина дословно. Что это – письмо, заметки, последняя исповедь? Во всяком случае – интересный человеческий документ, так сказать, попытка исповеди. Или сеансов психоанализа в разговоре с гипотетическим собеседником. Ясно одно – мне уже не оторваться от них, пока не дочитаю до конца.
