Хроники расколотого эфира

ГЛАВА 1

Рынок пустых глаз

В Секторе-7 никогда не наступала истинная тишина. Даже глубокой ночью, когда газовые фонари прикручивали до тусклого оранжевого тления, а патрули Чистильщиков уходили на пересменку, остров продолжал жить своей тяжелой, механической жизнью. Он стонал, как раненое животное. Сквозь тонкие дощатые стены лавки Кай слышал этот стон: скрежет гигантских шестерен, удерживающих гравитационные стабилизаторы, шипение пара в магистральных трубах, проложенных прямо под мостовой, и далекий, ритмичный гул заводских молотов, которые не останавливались ни на секунду.

Кай сидел за своим столом, уронив голову на руки. Его пальцы, длинные и тонкие, с въевшейся под ногти чернильной синевой, массировали виски. Головная боль сегодня была не просто фоновым шумом, к которому он привык за двадцать лет жизни. Сегодня она была живым существом, пульсирующим сгустком раскаленного свинца прямо за левым глазом. Это была цена. Всегда была цена.

В мире Аэтерии память была валютой. Люди продавали её, чтобы выжить, маги покупали её, чтобы властвовать. Но для Кая память была проклятием. Его мозг, результат генетической мутации, известной как «Синдром Эйдетика», отказывался забывать. Он помнил всё. Абсолютно всё.

Он помнил вкус молока, которое пил в три года. Помнил узор трещин на потолке в приюте, где его били за то, что он был слишком умным. Помнил каждую прочитанную строчку, каждое увиденное лицо, каждый оттенок заката за последние семь тысяч триста четыре дня. Его разум был библиотекой, в которой никогда не гасили свет и никогда не закрывали двери. И иногда, как сегодня, полки в этой библиотеке начинали рушиться под собственным весом.

Кай поднял голову и обвел взглядом свою лавку. «Архив Забытых Вещей» – так гласила вывеска над дверью, краска на которой облупилась еще до его рождения. Лавка была крошечной, прилепившейся к внешнему ободу торгового яруса, как ласточкино гнездо к скале. Если приложить ухо к задней стене, можно было услышать свист ветра из Бездны – километровой пустоты под островом.

Помещение было забито вещами. Стеллажи, сколоченные из гнилого дерева, уходили под самый потолок, прогибаясь под тяжестью хлама. Но для Кая это был не хлам. Каждая вещь здесь имела историю, которую он помнил.

Вон те бронзовые часы без стрелок принес старый часовщик за неделю до того, как продал память о своих руках, чтобы оплатить долги сына. Фарфоровая кукла с треснувшим лицом принадлежала девочке, которая умерла от эфирной лихорадки; её мать продала куклу, потому что не могла вынести вида игрушки. Стопка писем, перевязанная розовой лентой – переписка двух влюбленных, которые продали воспоминания друг о друге, чтобы купить билеты на разные острова и начать новую жизнь. Кай был хранителем кладбища смыслов.

Он взял перо, макнул его в чернильницу и попытался сосредоточиться на учетной книге. Чернила пахли жженым сахаром и спиртом – дешевый сорт «Вечерняя тень», который разводили в подвалах Нижнего Рынка. «12 октября. Приход: 0. Расход: 3 соляра (масло для лампы). Остаток: критический».

В животе заурчало. Кай не ел с утра. Он мог бы продать серебряный портсигар, лежащий на полке, и купить себе горячий ужин в таверне «Ржавый Якорь». Но он не мог. Этот портсигар хранил память о чести офицера, который застрелился, но не сдал своих солдат. Продать его значило предать этого человека.