Пугало - Николай Лесков

Пугало

Страниц

35

Год

«Мое детство пролетало среди солнечных просторов Орла, в доме Немчинова - уголка маленького собора. Воспоминания смутные, не могу точно определить, где находился этот величественный деревянный дом, но в памяти остался обширный вид из его сада на глубокий овраг с красной глиной, вырезанной пластами обрывистых краев. За оврагом простирается привлекательное место - большой выгон, на котором возвышались казенные магазины, а рядом с ними летом всегда тренировались солдаты. Каждый день я наблюдал, как их обучали и как били. В те времена так считалось нормой, но я пытался привыкнуть и всегда невольно прослезивался, удивляясь их судьбе...»

Добавлено:
Маленький собор, в котором совершались богослужения, украшал город Орел, становясь его сердцем и душой. В детстве я часто посещал его с родителями и на службу, ощущая при этом особенное священное настроение. Помню, как мы благодарили за солнечные дни и просили о пощаде от непогоды. После похода в церковь, мы семьей отправлялись в сад дома Немчинова, где нас окружала природа во всей своей красоте. Там, в овраге, тёмно-красного цвета глина создавала неповторимую атмосферу и уносила нас в другой мир. Летом, пока солдаты учились на выгоне, мы наблюдали за их тренировками и сопереживали им. Несмотря на то, что побои и наказания были обычным делом, мои детские глаза не могли привыкнуть к этой жестокости, и я не умел скрывать свои слезы от взглядов окружающих.

Читать бесплатно онлайн Пугало - Николай Лесков

Глава первая

Мое детство прошло в Орле. Мы жили в доме Немчинова, где-то недалеко от «маленького собора». Теперь я ни могу разобрать, где именно стоял этот высокий деревянные дом, но помню, что из его сада был просторный вид за широкий и глубокий овраг с обрывистыми краями, прорезанными пластами красной глины. За оврагом расстилался большой выгон, на котором стояли казенные магазины, а возле них летом всегда учились солдаты. Я всякий день смотрел, как их учили и как их били. Тогда это было в употреблении, но я никак не мог к этому привыкнуть и всегда о них плакал. Чтобы это не часто повторялось, моя няня, престарелая московская солдатка – Марина Борисовна, уводила меня гулять в городской сад. Здесь мы садились над мелководной Окой и глядели, как в ней купались и играли маленькие дети, свободе которых я тогда очень завидовал.

Главная выгода их привольного положения в моих глазах состояла в том, что они не имели на себе ни обуви, ни белья, так как рубашонки их были сняты и ворот их рукавами связаны. В таком приспособлении рубашки получали вид небольших мешков, и ребятишки, ставя их против течения, налавливали туда крохотную серебристую рыбешку. Она так мала, что ее нельзя чистить, и это признавалось достаточным основанием к тому, чтобы ее варить и есть нечищеною.

Я никогда не имел отваги узнать ее вкус, но ловля ее, производившаяся крохотными рыбаками, казалась мне верхом счастия, каким мальчика моих тогдашних лет могла утешить свобода.

Няня, впрочем, знала хорошие доводы, что мне такая свобода была бы совершенно неприлична. Доводы эти заключались в том, что я – дитя благородных родителей и отца моего все в городе знают.

– Другое дело, – говорила няня, – если бы это было в деревне. Там, при простых, серых мужиках, и мне, пожалуй, можно было бы позволить наслаждаться кой-чем в том же свободном роде.

Кажется, от этих именно сдерживающих рассуждений меня стало сильно и томительно манить в деревню, и восторг мой не знал пределов, когда родители мои купили небольшое именьице в Кромском уезде. Тем же летом мы переехали из большого городского дома в очень уютный, но маленький деревенский дом с балконом, под соломенною крышею. Лес в Кромском уезде и тогда был дорог и редок. Это местность степная и хлебородная, и притом она хорошо орошена маленькими, но чистыми речками.

Глава вторая

В деревне у меня сразу же завелись обширные и любопытные знакомства с крестьянами. Пока отец и мать были усиленно заняты устройством своего хозяйства, я не терял времени, чтобы самым тесным образом сблизиться с взрослыми парнями и с ребятишками, которые пасли лошадей «на кулигах».[1] Сильнее всех моими привязанностями овладел, впрочем, старый мельник, дедушка Илья – совершенно седой старик с пребольшими черными усами. Он более всех других был доступен для разговоров, потому что на работы не отлучался, а или похаживал с навозными вилами по плотине, или сидел над дрожащею скрынью и задумчиво слушал, ровно ли стучат мельничные колеса или не сосет ли где-нибудь под скрынью вода. Когда ему надокучало ничего не делать, – он заготовлял на всякий случай кленовые кулачья или цевки для шестерни. Но во всех описанных положениях он легко отклонялся от дела и вступал охотно в беседы, которые он вел отрывками, без всякой связи, но любил систему намеков и при этом подсмеивался не то сам над собою, не то над слушателями.