Неоцененные услуги - Николай Лесков

Неоцененные услуги

Страниц

35

Год

В летнюю пору мы, вместе с князем, решили совершить путешествие к усадьбе Кушелевых в Царском Селе. И было так, что перед нами, вскоре перед обедом, явился Жомини. Однако князь, чье мнение не совпадало с дипломатом относительно болгарских дел, решил выразить свою несогласность. Беседа была необыкновенно остроумной и игривой, но князь так напористо атаковал Жомини, что тот ощутил некую давку и, сократив свой визит, скрылся от нас. Мы, в свою очередь, в благополучии насладились приглашенным обедом и после него отправились пешком в Павловск в дружной компании. Неожиданно мы решили не возвращаться в Царское Село, а прямо отсюда отправиться в Петербург. Наши замечательные хозяева проводили нас к железнодорожной платформе в Павловске, где мы застали поезд, уже готовый к отправлению...

Внесу некоторые свои соображения. Следует отметить, что Кушелевы – это известная историческая семья, владевшая крупной усадьбой в Царском Селе. Путешествие в это место было необычным и интересным, особенно благодаря нашему несогласному князю, который не упускал возможности поспорить с высокопоставленным гостем. Беседа была настолько живой и остроумной, что Жомини, можно сказать, сдался и решил уйти, не выдержав «атак» князя. Интересно, что после того, как мы насытились восхитительным обедом, мы также приняли решение отправиться в красивый город Павловск пешком. Пару часов прогулки показались нам отличной идеей, но вместо возвращения в Царское Село, мы решили сразу отправиться в Петербург. Проводив нас до платформы, хозяева неожиданно оказались свидетелями того, как мы успели попасть в поезд, который уже был готов к отправлению...

Читать бесплатно онлайн Неоцененные услуги - Николай Лесков

Отрывки из воспоминаний

[1]

В этом впервые публикуемом рассказе, пролежавшем под спудом более ста лет, каждый, кто когда-нибудь всерьез читал Лескова, сразу обнаружит немало знакомого – начиная от речевых оборотов, лексики, интонаций и вплоть до сюжетных ходов, мотивов, даже персонажей. Потеряв надежду напечатать рассказ, писатель долго сохранял привязанность к самому замыслу, растворив его фрагментами в новых своих произведениях. Но с легкостью опознается здесь рука Лескова и по другим, более глубоким причинам. При всей пестроте и многокрасочности его творчества – о чем давно и справедливо пишут – мир Лескова поразительно устойчив: из произведения в произведение кочуют герои с повторяющимся набором качеств, со сложившимся распределением ролей, дублируются ситуации, перекликаются мотивы – как бы осколки утраченного (или несобранного?) национального эпоса, творимого, конечно, самим писателем.

Речь идет не обо всех произведениях Лескова, но о центральных, принесших ему известность, даже и скандальную: хроники «Соборяне» и «Захудалый род», роман «На ножах» и знаменитые «рассказы о праведниках» – такие, как «Несмертельный Голован» и «Однодум». Они органично складываются в единый текст, живя по общим законам, где почвенная провинциальная Россия противостоит «безнатурной» столичной, а всеми презираемые чудаки – ходячей условной морали, где подлинная религиозность (и ортодоксальная, и сектантского толка) попирается показной набожностью, где добродетель бессильна перед интригой, а трезвый взгляд пасует под напором массовой истерии. Немало страниц заняла бы и беглая характеристика этого мира, но вряд ли в ней есть необходимость: знакомясь с публикуемым рассказом, читатель сам вспомнит излюбленные лесковские ходы.

И все же: произведение, так и не прорвавшееся к массовой аудитории, написанное в полуфельетонной манере, по следам конкретных – прочно сегодня забытых – политических событий, оказывается в одном ряду с ключевыми в творчестве Лескова текстами? Не преувеличение ли?

Ответ даст читатель. И конечно – время. Стоит, однако, иметь в виду, что Лесков вынашивал этот замысел не один год и провел его через цепь вполне завершенных редакций, настолько к тому же разных, что некоторые из них могут читаться как самостоятельные произведения (первое упоминание о замысле относится к 1888 г., один из промежуточных вариантов – к 1891; окончательный текст появился, видимо, чуть позже). Эта настойчивость в работе – не такая уж, кстати, частая у Лескова – симптоматична. И прежде всего бросается в глаза, что почти все те реальные лица (выведенные в основном под вымышленными именами), кого Лесков рисует в рассказе с неизбывной иронией, называя «людьми крутой патриотической складки», двумя десятилетиями ранее составляли круг его непосредственного общения – отнюдь не тесный приятельский кружок, но сообщество единомышленников, связанных сотрудничеством в одних и тех же – консервативных – изданиях и тяготевших к платформе М. Н. Каткова, признанного «столпа» правой печати. Альянс, правда, был недолгим. В начале 1870-х гг. писатель всерьез разделял их взгляды, но уже к концу десятилетия бесповоротно им изменил.

Политические убеждения Лескова прошли извилистый путь – прихотливый, казавшийся многим путаным, но и выстраданный, и по-своему логичный. Разрыв с охранителями стал в его эволюции поворотной точкой: отныне суждения Лескова не то чтобы тронуты общественным скептицизмом, хотя часто складывается такое впечатление, но пронизаны глубоким неприятием партийной борьбы. Вне ее порочного круга найти ответы на сущностные вопросы – вот, пожалуй, скрытая пружина поздней публицистики писателя. Потому, возможно, он столь настойчиво возвращался к своему замыслу, потому испытывал недовольство, вновь и вновь перерабатывая текст, что ощущал потребность в убедительной дискредитации любой политической доктрины – не только лево-радикальной (на полемику с нигилизмом Лесков положил едва ли не всю жизнь, расплатившись за это своей репутацией), но и консервативной, некогда для него притягательной.