Самурай Ярослава Мудрого

Ночь. Ночь упала быстро, внезапно, по-воровски. Сразу же завернула вечер в черный плащ, скрыла лица, дороги, луну просто стерла с неба, скрыла все живое и неживое на свете, а потом сама загрустила и прослезилась мелким, бесконечным дождем. Скрыла все, но не костерок в лесной чаще, возле которого стояли несколько человек. Люди о чем-то сердито спорили, однако голосов не повышали и были очень кстати этой черной, воровской ночью, плачущей мелким дождем. Речь стоявших у костра выдавала варягов.

– Не нравится мне это. Нехорошо это. Не по-людски, – голос в темноте принадлежал человеку молодому, чем-то сильно недовольному, но вынужденному подчиняться.

– А столько в кости проиграть – добро, да, Рулаф? Это нравится? – ответил голос человека постарше, жестко ответил, как отрезал. Слышалась в голосе сила и жесткая решимость.

– Да, Холег, ты не порти уже начатого. А то тебя рядом с Ярославом положим. Другим в науку, – этот голос не скрывал противной издевочки, даже не издевки.

– Деньги ты получил? И поди, просадить успел? А теперь не нравится тебе? Ну, брат, ты даешь! – Это был голос человека простого, открытого и спокойного, знающего, что говорит.

Негромко забубнили еще несколько голосов, а потом первый, кто отвечал Холегу, решительно сказал: «Все, хватит рядиться, не на торгу. Холег, будешь упрямиться, как пить дать, рядом положим. Пошли».

Но тут ночь прошелестела чем-то, и, рассекая мельчайшие капли дождя, стальная узкая полоска вошла под горло одному из спорщиков, только-только обретших мир. Варяги одновременно, собранно, без удивления и глупых вопросов, как люди, жившие войной, бросились прочь от костра.

Прогудела разрываемая тьма, и еще один варяг упал на хвою, хватая пальцами мелкие иглы и судорожно дергая ногами. Голова его была разбита.

– Дурью не майтесь, варяги. Я все равно живым никого не выпущу, в темноте найду. А вы меня – нет. Холег, тебя могу оставить в живых, если ко мне в видоки станешь перед князем, о задумках варяжских поведаешь. Ну?! – Резкий бесцветный голос прорезал темноту, и у костра, покинутого варягами, появился темный силуэт, с мечом необычной формы в левой руке.

– По здорову ли, Ферзь? – И предводитель варягов вернулся к костру, на ходу спокойно, не суетясь, доставая толстый, тяжелый нурманский меч с закругленным острием.

– По здорову, спасибо, Иннар, только тебе от того не прибудет, – тот, кого назвали Ферзем, внезапно перемахнул костер, и огонь разделил его и варяга.

– Думаешь, против нурманского меча твоя деревяшка сгодится? – Иннар зло ощерился.

– Думаю, что и против варяжского черепа сойдет, – вежливо ответит Ферзь.

Варяг зло зарычал, потом каркнул что-то, и из темноты к костру стали выходить его убежавшие чуть раньше соплеменники.

– Не серчай, Ферзь. Кончилось твое время. И Ярослава тоже, – вдруг неожиданно мягко сказал Иннар. И улыбнулся. И, не стирая с лица мягкой улыбки, вдруг в один миг прыгнул к Ферзю, метя ударить мечом снизу. Странный клинок Ферзя взмыл навстречу варягу.

Хорошо, когда некуда возвращаться. Нет, правда. Вы даже представить себе не можете, как это хорошо.

Хорошо, когда тебе не перед кем больше отвечать. Ни за что. Даже за собственную жизнь, ибо она стремительно бежит к концу. Причем именно к такому, какой ты сам почитаешь самым лучшим – в битве.