Когда у девушки не получается непринужденно закончить разговор глубоким обмороком, то остается либо заговаривать зубы, либо пытаться очаровать собеседника. Но умных мыслей в голове сейчас, как назло, не было, а вид выловленной из реки полуутопленницы не располагал к обольщению. Хотя водоросль на моем плече висела даже кокетливо… Да и волосы не так уж и сильно слиплись от ила.
– Кто ты такая, Страйкер? – в упор глядя на меня, спросил дракон.
Он стоял на берегу реки, в лохмотьях, оставшихся от штанов и рубашки, возвышаясь, кажется, не только над сидевшей мной, но и над обстоятельствами. Позади Рохта полыхало зарево пожара. Слышались отголоски истошного воя сирен пожарных и законников, но дракону было на все плевать. Он был невозмутим, как свинцовые воды за его спиной, чье неспешное течение наверняка хранило много тайн. Например, о черных алхимиках, что создавали смертоносный порошок.
Мы с Рохтом разгадали этот секрет. Но мне взамен пришлось поделиться своим.
– Та, кто тебе сегодня помог найти преступников, – вскинув голову, произнесла я. – Столь ли важно остальное?
– Для меня – да, – отозвался ящерюга.
– А для меня – нет. – Я посмотрела с вызовом на законника. – Какая разница, Бертрандо я или Страйкерс? Или для тебя фамилия важнее, чем сам человек?
Напряженная предгрозовая тишина, полная невысказанных слов, бурливших внутри чувств, сгустилась вокруг нас, уплотнилась до того предела, что хватило бы и искры, чтобы грянула буря.
Мы с драконом смотрели друг на друга так, словно в первый и последний раз. С надеждой и отчаянием, с надеждой и разочарованием.
Взгляд Рохта скользил по моему лицу, и я почти физически ощущала, как он касается скул, висков, лба… Так прощаются. Навсегда.
Внезапно заметила, как сжатые мужские губы чуть смягчились, словно готовые открыться, но затем они вновь замерли, и законник так и не произнес ни слова. Мое сердце в эту секунду пропустило удар.
Я прикрыла глаза, собираясь с мыслями, чувствами и остатками сил. Нужно было встать и уйти. Только сделать это было тяжело настолько, что практически невозможно. Но я уперла руку в кочку осоки и, когда уже приготовилась встать, услышала:
– Ты права, не столь важна фамилия, если всего лишь ее носишь, но не разделяешь со своей семьей ее ценности и образ жизни. – Голос Рохта был хриплым и надсадным, словно он неимоверным усилием воли заставил себя произнести эти слова. Как если бы этот гордец перешагнул через что-то очень важное для него.
Вот только фраза законника ударила по мне не хуже хлыста. Я распахнула глаза и вмиг оказалась на ногах. Да, в росте я уступала ящерюге, причем знатно. Но, привстав на кочку, а на ней – на цыпочки, оказалась… увы, вровень если не макушке, то хотя бы носу дракона.
– Ты предлагаешь отречься мне от своей семьи? – прошипела гадюкой я.
– От мафии, – мрачно поправил меня Рохт.
– Знаешь ли, мафия – это дело семейное, – выпалила я и ткнула указательным пальцем, словно стилетом, в мужскую грудь.
В ответ меня пронзил не менее острый взгляд.
– А я давал присягу, – произнес Рохт.
– Раз такой правильный, тогда чего уже там, давай арестовывай… – почти прокричала я и, отняв палец от груди ящерюги, вытянула запястья перед законником в жесте: «Ну давай, застегивай на мне свои кандалы, мне уже плевать!»
