Мой друг Отто

Отто как-то сказал, что мы слишком хорошие мальчики. С тех пор я всё думаю об опасной жизни. И прав ли Отто. И что делать, если он прав. Потому что нельзя же с этим просто так смириться.

Сказал он это, конечно же, не с бухты-барахты, а по поводу. Дело было так.

Сидели мы на уроке музыки. Музыку у нас ведёт фрау Шютц, и это очень скучно. Мы поём песни, которым лет сто тридцать, не меньше. А то и все двести. Пол-урока мы делаем упражнения для развития голоса: то глубоко дышим, то трясёмся, то тянемся. Иногда всё это до того нелепо, что меня разбирает хохот и петь я больше не могу. Отто петь не может в любом случае, потому что не попадает в ноты. Он просто гудит и надеется, что никто этого не заметит. Но фрау Шютц замечает и каждый раз говорит: «Отто, не надо гудеть, давай пой!» Тогда Отто принимает обиженный вид и заявляет: «Я стараюсь как могу!» И меня снова разбирает смех.

В тот раз у нас оставалось ещё пятнадцать минут времени, и фрау Шютц сказала:

– У меня для вас сюрприз!

В моей голове взвыла сирена, потому что в последний раз, когда у неё был для нас сюрприз, она встала перед классом и во весь голос запела что-то из рождественского концерта, который как раз репетировала со своим хором. Поначалу было ещё ничего, но постепенно её голос стал звучать всё выше и выше, она поводила руками, широко разевала рот, и, как раз когда фрау Шютц взяла особенно высокую ноту, я не выдержал и засмеялся.

А что я мог поделать? Это как припадок. Смех начинает булькать где-то в груди, и я честно пытаюсь его подавить. Но он ползёт всё выше и выше, я крепко сжимаю губы, пытаюсь подумать о чём-нибудь грустном, но – бдыщ! – смех выплёскивается наружу. Как река, вышедшая из берегов. Или что-то в этом роде.

Так вот оно и вышло. В самую торжественную минуту, на самой высокой ноте зазвенел мой смех. И как только засмеялся я, засмеялись и все остальные. На том рождественский концерт и кончился. Фрау Шютц замолчала, собрала сумку и ушла. Вид у неё был какой- то нерадостный. Я хотел объяснить ей, что дело тут вовсе не в ней, но, наверное, она бы всё равно мне не поверила.

Но теперь уже почти лето, и я очень надеялся, что рождественский гимн нам всё-таки не грозит. И действительно, фрау Шютц попросила нас задёрнуть шторы, а Отто – открыть «Ютуб» на смарт-доске. У нас по всей школе смарт-доски – это, конечно, очень круто. Если б только ещё учителя умели с ними обращаться. А то ведь они совершенно не умеют. Одни полчаса ругаются, пытаясь запустить это чудо техники, физиономии у них становятся багровые, но толку ноль. Другие с важной миной ищут какое-нибудь стихотворение в «Гугле», а найдя, с самым торжественным видом проецируют его на стену. Недавно зажёг герр доктор Вильмрот, который принял смарт-доску за обычную, просто белую, и стал черкать по ней маркерами. На вопли учеников он не обращал никакого внимания. Только когда ему понадобилось что-то исправить, а стереть написанное не удалось, герр Вильмрот заметил свою ошибку. Увы, слишком поздно.

Так что на этом фоне фрау Шютц ещё ничего: во всяком случае, она слышала про «Ютуб» и у неё хватило здравого смысла перепоручить это дело ученику. Отто вышел к доске, два раза в неё ткнул, и «Ютуб» открылся. Фрау Шютц смотрела на Отто с искренним восхищением. Чего Отто на уроках музыки вообще-то обычно не удостаивается. Отто хотел было вернуться на своё место, но учительница схватила его за рукав.