Вторая послевоенная весна заблажила появлением нарядным зелёным покровом свежих сочных трав, которые выползли из таинственных земных нор, из взбухшей от зимней спячки земли и замаскировали рваные раны брутальной кровопролитной войны, спрятав под себя обугленные осколки кирпичей разрушенных домов. Появление добрых солнечных лучей обогрело обрадованные душистые акации, которые нарядились в свадебный белый наряд цветков, распыляя пыльцу – предшественницу новой жизни, – как будто предстояло быть торжественному церемониалу. Давно не наблюдалось такой яркой нарядной весны. По гудению заводских труб, из которых вываливал сивый бурый дым на лазоревое, свежее, весеннее небо, а также по движению звенящих тяжёлым гулом шумных трамваев можно было определить начало наступившей рабочей недели.
Когда завыли гудки заводских труб, мама, молодая женщина 33 лет, по имени Голда – так нарекли родители – невысокого роста, с густыми каштановым волосами, мягким голосом, торопливо будила своего сына, ласково приговаривая, что пора одеваться и ехать в интернат. Прервать сладкий сон для пятилетнего ребёнка – это всё равно, что оторвать его от сладкого мороженого. Мороженое – это конденсированное счастье: когда на него смотришь, будто сам таешь. Ничего, что оно холодное, зато сладкое. Чтоб каждый ребёнок ощущал себя счастливым. Но время послевоенное зажало в тесные тиски несчастливое детство. Счастливое детство – когда ребёнок окружён игрушками, лаской, полноценной заботой родителей. У этого пятилетнего ребёнка, сладкий сон которого прервали и отправляют в интернат, счастливое детство прервалось после гибели отца, которому, по счастливому случаю, удалось увидеть один раз новорождённого сына. Голда одела его в новый американский бархатный костюмчик, полученный в эвакуации как подарок, чудом сохранившийся в пороховом гуле войны наряду с американской тушёнкой, и они окунулись в объятия уличного запаха весеннего утра.
Этот двор был знаком Голде ещё с трёхлетнего возраста. Её большая еврейская семья перебралась сюда не по своей воле, а по воле царственного указа Николая II из прибалтийского города Ковна, где её мама Лея имела колбасный завод, магазин, гостиницу. По тем меркам семья относилась к буржуазному сословию. Им никто не мешал воспитывать восьмерых маленьких детей. Но в их мирную благоустроенную жизнь ворвалась Первая мировая война. Вследствие плохой подготовки в первые годы российские войска терпели неудачу. В окружение попала вся армия Самсонова. Когда преследуют неудачи, нужно находить виновных. Во Франции виновным объявили конкретно капитана Дрейфуса, по ложному доносу. В России виновными оказались абстрактные евреи, которые якобы шпионили и передавали врагу секреты. В соответствии с таким положением Николай II издал указ, согласно которому все евреи должны покинуть прифронтовую зону и переселиться вглубь страны. Так семья раввина оказалась на юге страны, откуда с улицы видны мутные воды Тихого Дона.
В то время Голде исполнилось 3 года. До войны улица родная выглядела горбатой, вымощенной булыжниками, как в Одессе. Эти города многое объединяло, особенно в то смутное время – 53 года – воровской мир. Ростов и Одесса как города- побратимы. Еврейская среда создавала особый колорит, назвав Ростов – папой, а Одессу – мамой. На Ростовской улице проживало много еврейских семей. Мало кто вернулся после войны. Вот за домом до войны стоял двухэтажный особняк, где жила большая еврейская семья. Туда попала случайная заблудшая вражеская бомба. Сейчас о ней напоминают разбросанные красные обугленные кирпичи. Там, на втором этаже, собиралась еврейская студенческая компания, заряженная сионистскими идеями. В тот день они собрались, чтобы отметить встречу Нового еврейского года или Рош-Шана. Как положено, по традиции приготовили сладкое вино, фрукты, мёд, яблоки и варенную Голдой фаршированную рыбу – деликатес еврейской кухни. Десять молодых сердец из мединститута изучали запрещённый язык – иврит, исполняли песни. В коридоре послышался гулкий тяжёлый стук кованых сапог – видимо, непрошеные гости поднимались на второй этаж.
