Первая любовь

Возможно на тот момент мне уже исполнилось пять лет, и я начал осознавать, что предпочитаю определённый тип женщин. Некоторые особы мне нравились настолько, что когда я смотрел на них, или когда они подходили ко мне очень близко, обращали на меня внимание, разговаривали со мною, прикасались ко мне, это вызывало настолько сильные эмоции, что любовь моя к ним казалась чем-то более значительным, нежели обычное заурядное чувство. Поначалу отношение проявлялось исключительно в ощущениях, особенно в прикосновениях, оттого я предпочитал полных и светлых. Чувство общей гармонии и целостного восприятия женщины вряд ли мне было знакомо, если только совсем чуть-чуть, во всяком случае, оно точно было совсем другим.

Среди всего женского пола свое предпочтение я отдавал достаточно взрослым девицам, старше пятнадцати-шестнадцати лет, то есть уже вполне сформировавшимся девушкам. Маленькие девочки, ещё, так сказать, не развитые, не просто не нравились, но даже, признаюсь, вызывали у меня неприязнь.

После восстания 1866 года наша семья была вынуждена переселиться совсем высоко в горы, дабы избежать мести от турок и разорения. Там нас приютил на длительное время священник по фамилии Сингел, и, помнится, я чувствовал себя очень счастливым, регулярно получая от него гостинцы в виде мёда и грецких орехов. Однако главным источником моего воодушевления стали его дочери: две полнотелые девицы с нежной и белой кожей.

Моё любовное влечение ещё не различало ни лиц, ни имён, не знало конкретных предпочтений – оно проявлялось вообще ко всем девицам моего типа и вкуса. Но когда чувство всё же научилось делать исключения, выбрало себе конкретное лицо, то изменился и сам его характер – любовь обрела сердечные привязанности…

Наступил тот день, когда я ощутил, что из всех девиц, которые мне нравятся, одну единственную я любил больше остальных, а вместе с тем пришло и осознание, что лишь её одну и люблю. Звали её Евангела, и была она нашей дальней родственницей. Она не принадлежала к тому типу женщин, который мне более всего нравился: худощавая и смуглая, да и по возрасту была значительно старше – около восемнадцати или даже двадцати лет.

Неодолимо притягательной в ней мне показалась её душевность, чего я до сих пор не испытывал от благоухающей и пышной, но всё же едва ли не бездушной плоти. Во внешнем облике Евангелы, в том, как она стояла и двигалась, в её словах, во взгляде, в игре и шутках ощущалась чудная и сострадающая душа. В её иссиня-черных глазах мне виделось столько чистой и святой доброты, словно от иконы… Её сладостный голос, даже если говорила она что-то совсем пустяковое и несущественное, трогательной музыкой добирался в самые глубины моей детской души и наполнял сердце приступами нежности. Всякий раз её появление в доме несло радость и счастье, а её речь и улыбка становились для меня лекарством от любого расстройства. Вместе с мягкими прикосновениями её рук и бархатными поцелуями губ, благодатью по моим венам разливалось обильное тепло, способное бесследно изгонять всякую боль. И зачастую мне безумно хотелось заснуть в её ласковых объятиях, что мне нередко удавалось, когда, устроившись удобно на её коленях, я погружался в волшебное забытье, отчего, по обыкновению, поздними вечерами её звали к нам домой с колыбельными.