Портерус

Закатные лучи нежного летнего солнца грели спину. Ева откинулась на плетёную спинку кресла, отодвинула от края стола опустевшую чашку и прикрыла глаза. Лана сидела напротив. Подруга пересказывала все случаи нападения собак, которые, по её мнению, не произошли с ней только по счастливой случайности. Ева слушала вполуха. Ей казалось несвоевременным обсуждать подобные темы таким восхитительным вечером, но разговор завела Лана, и Ева не перебивала.

– Вижу их слюнявые пасти, и горло стискивает, представляешь? – изливала душу подруга, с беспокойством потирая золотой кулон на шее.

Ева открыла глаза, кивком дала понять, что полностью разделяет её чувства. Сама Ева предпочитала не придавать страхам особого значения. Да и могут ли у взрослого человека быть серьёзные страхи? Если только надуманные, как у Ланы.

Ева потянулась к столу, смела в ладонь оставшиеся от печенья крошки и бросила топтавшимся поблизости голубям. Птицы синей волной накрыли только что пустовавшие тротуарные плитки.

– А ты чего боишься? – неожиданно спросила Лана, на что Ева неопределённо пожала плечами. – Нет, я серьёзно, у тебя должен быть какой-нибудь страх, даже небольшой.

– Прям-таки должен? – усмехнулась Ева, но улыбка получилась неубедительной.

– Совершенно уверена. Не бывает людей, которые ничего не бояться, – напирала Лана.

– Может, попросим счёт? – Ева попробовала свернуть разговор. Вечер стремительно терял очарование.

– Ева, – строгим материнским тоном произнесла Лана, – говори, не таись.

Ева чувствовала, что её загоняют в угол. Под таким, как сейчас, вопросительно-жгучим взглядом подруги ей ещё ни разу не удалось отмолчаться. Не вышло и теперь.

– Ну-у… – неопределённо протянула она, надеясь вскорости сменить тему. – Не то чтобы боюсь, но огонь, например…

Не успела Ева договорить, как в воздухе почудился запах гари. Заветное слово сняло с воспоминаний уздечку контроля, они заплясали перед глазами пугающими картинами.

Еве восемь. Каникулы. Нестерпимо жаркое лето. Ева с бабушкой прячутся от жары в большой комнате деревянного дома на двух хозяев. Бабушка возится с починкой одежды, Ева торчит у окна, высматривая идущий по маршруту оранжевый автобус. Ленивое течение дня разбивает истеричный стук по стеклу.

– Горим! Филипповна, горим! – кричит соседка баба Марья.

Ничего не понимающая Ева глядит то на бабушку, то на хромающую вниз по улице бабу Марью. Бабушка поначалу молчит, уперев в Еву пустой взгляд. Потом вскакивает, роняя на пол шитьё, хватает Еву за руку и со злым «чего сидишь?» тянет к двери.

Ева не сопротивляется, но бабушка больно сжимает запястье и с невиданной силой тащит через крохотный коридор, узкую кухню, вниз по ступеням крыльца. Только на улице Ева получает свободу. Хочет уйти подальше и обиженно молчать до самого вечера, но бабушка вдруг начинает причитать:

– Ой, что будет-то теперь, Евонька, что будет, – и так по кругу. Ева окончательно теряется. Остаётся с бабушкой, гладит её по холодной руке повыше кулака, сжимающего ножницы, всматривается в потерянное побледневшее лицо.

– Марью Семёновну ведут, – говорит прибежавший на шум сосед. Ева поворачивается. В первое мгновение видит только двух толстых женщин, которые держат под руки бабу Марью. А потом Ева замечает, что от крыши их дома поднимается в небо наклонённый столб дыма.