Журавлик по небу летит

Я сижу и смотрю в окно своей комнаты. Прямо на торцевую стену соседнего здания, прячущую от меня небо. Стена совсем близко, метрах в двух от меня. Она сложена плитами, спрессованными из мелких терракотовых камней, похожих на гречку. В солнечных лучах гречка светится лакированными яблочными семечками и кедровым орехом, а при луне мерцает колотым рафинадом. Стена всегда казалась мне красивой. Думаю, я увлеклась самодельными куклами из-за нее. Или из-за маминых бисерных бус. Не знаю. А может, я научилась делать тряпичных кукол оттого, что у меня не было ни брата, ни сестры. Мне просто не с кем было играть, а мама с утра до вечера пропадала на службе. Она работала в двух шагах от меня, в доме со стеной из прессованной каменной гречки. В этом здании была расположена государственная палата мер и весов, моя мать служила в ней поверителем.

– Кто такие поверители? – как-то спросила я. Мне тогда было лет восемь-девять.

– Поверители? Это… – мама задумалась, – служба безопасности, оберегающая человечество от дезинформации.

– Так ты разведчик? – поразилась я.

– Нет, – мама рассмеялась. – Я хранитель идеальных вещей и контролер безупречности реальных вещей. Длина, вес, цвет, вкус любой вещи должны быть как можно ближе к своему идеалу. Это называется поверка или проверка. Так тебе проще понять.

Я взглянула на свои ноги в шерстяных колготках. На большом пальце виднелась дырка. Я подвигала пальцем, он блеснул фарфоровым ногтем в синей нитяной рамке. Мне покупали только шерстяные и хэбэшные колготки, дедерон я рвала моментально. Колготки всегда на вырост, потому сначала они собирались на щиколотках гармошкой и пузырились на коленках, а к следующей зиме становились уже малы. Выходит, их свойства менялись нереально быстро. У дырявых колготок мог быть только один идеал – целые, дедероновые. Я о таких мечтала.

– А какие вещи ты проверяешь?

– Воздух, – ответила мама.

Я хорошо это запомнила, хотя позже мама говорила, что я все выдумала. Она проверяла измерительные приборы, ставя на них клеймо. В переносном смысле. Но разве можно выдумать, что воздух – вещь? Для меня вещи были вещами в прямом смысле слова – одежда, обувь, посуда, скатерти, простыни. В общем, все такое. Поэтому воздух в мои представления о материальном мире не укладывался. С тех пор я не давала матери покоя, ей приходилось много рассказывать о своей работе. И я почему-то решила, что мама изучает облака – самые идеальные на всем свете вещи. А облаков из моего окна не увидишь. Зато мерцала каменной крошкой стена, спрессованная из не прошедших отбор вещей – воздуха, света, цвета, вкуса. Что может быть более подходящим, чем такая стена для здания, где изучали идеальные вещи? Наверное, именно тогда в моем воображении слились воедино сказочные люди, обращенные в камень хранителями магических знаний, и реальная каменная крошка, выброшенная за ненадобностью контролерами идеальных вещей. Я бывала у матери на службе, где хранители и контролеры в хирургических одеждах и шапочках работали среди стерильной чистоты и тишины. Как в операционной. И я решила, что поверители – это целители, только врачуют они реальные вещи. Не подогнали под идеал, стало быть, не вылечили. Значит, тогда – под пресс и на кладбище из каменной крошки.