– Говорят, она последняя, – вполголоса произнёс сударь У. – Из рода своего и племени. Бесцельный механоид, однажды заплутавший по дороге к Жерлу. Его ещё в те древние, проржавленные времена окрестили именем «Ласточка». Но вам, мне кажется, ничуть не интересны ярлыки?
– Мне интересна добыча. Сам факт, – и сударь Е прищурился.
– Старики посчитают такое верхом юношеского легкомыслия, – сударь У поддразнил. – Но вы уже не в молодых летах…
– Старики ещё бормочут, что механоиды управлялись живыми. И несли в своём чреве живых. В Жерло тащили? Как так?
– Экий вы, сударь, скептичный.
– Все стариковские сказки вдребезги бьются при встрече с реальностью, сударь, – сурово сказал сударь Е. Его ружьё блестело новыми цилиндрами. – Живые не живут тысячи лет. И ваша Ласточка – летящий в никуда стальной массив. Мои заряды повредят нейроны её заклинившего мозга, и я поймаю птичку…
– А егери поймают нас, если мы задержимся, – напомнил ему сударь У.
Растительность колко вздымалась. И иногда обломочная почва, скрежещущая под слоем хвои, выдавала природу заповедной земли, как секрет: бетонные сколы, витые рыжие прутья, такие же ржавые, дряхлые остовы прочих механоидов, что были мельче размером – да и не особо, по правде сказать, интересными. Любой дилетант мог повесить на стену пустые фары-глазницы и бампер – попросту купив на чёрном рынке. И это отдавало примитивом, даже пошлостью. Сударь У скосил глаза на спутника. Смешно: тот приволок сюда, в туманный лес, не менее банальную зависть. Ну, ладно – зависть можно понять. Ведь сударь А являлся бургомистром. Он обладал достаточной возможностью действий, чтобы тогда, разом заставив охотничий клуб громко взвыть, украсить залу своего поместья прекрасной и пугающей добычей. Квадратная синяя морда порядком облезла и вылиняла, а ветровые стёкла – покрылись многовековыми трещинами. Однако хищник оставался хищником, с огромным риском извлечённым из-под толщи земли, его стальная древняя массивность, подобная по размеру городским воротам, давила и ошеломляла. Лесная Ласточка вряд ли окажется сильно крупней. Но, в отличие от синего, подземного, она ещё подчинена движению. Её пытались поймать, разумеется – пытались поймать грубо, ловко, и очень глупыми методами, и очень хитро, сбегая от егерей и попавшись (затем – угодив за решётку), поодиночке и скопом. Сударь Е наконец различил в ельнике кривую тропку. И взглянул с вопросом.
– Всё верно. Туда, сударь, – сказал ему проводник.
Охотник сжимал длинное ружье. От оружия и вооружённого веяло азартом и нервозностью. Сударь У пожал плечами – ему, в общем-то, всё равно. Проводник указывает путь, и только. Получает за это плату. День длился прохладным и смазанным. Лес прятался верхушками в дымке, звенели, как разозлённые стражники заповедной земли, комары. Егери прошли по этой же тропе два-три часа назад: отпечатки остались в грязи, сорванная паутина дрожала. Сударь У кивнул на огромную, красную, вытянувшуюся к небу сосну. Ствол дерева наполовину втянул в себя ржавый столб. Сударь Е сглотнул и пропустил проводника вперёд. Там, за буреломом, бесновался, очерчивая ломаный круг, захлестнувший заповедную землю петлёй, наречённый птичьим лёгким именем тяжёлый механоид. Он уже зыбко возвещал о себе: в лесных шорохах и шелестении возник смутный ноющий звук. Ласточка шла у озера. Сударь У отогнул крупную еловую лапу, чтобы не нацеплять паутины, стал красться. Это не было обязательным – егери удалились достаточно, но уж больно потешным казалось, что наниматели всегда перенимали, копируя, опасливую походку. Сударь Е не подвёл: ссутулился и закосолапил.
