Всё кончается хорошо

Когда Василисе было девять лет, за дверцей шкафа у нее жил подменыш, ее двойник – тоже на вид девочка, только страшная, полупрозрачная и сидящая все время в лягушачьей позе. Тут следует пояснить, что за дверцей шкафа – это не значит в шкафу. Это – между стеной и дверцей шкафа, когда она открывалась. То есть в месте непостоянном, мерцающем.

Шкаф был старый, рассохшийся, дверца его, та, что не запиралась на маленькую тугую щеколдочку наверху, с внутренней стороны, имела обыкновение распахиваться сама собой в любое время суток – и днем, и вечером, и когда все были дома, и когда никого не было. Но страшнее всего она открывалась ночью – для Василисы. С негромким, вкрадчивым и в то же время слегка истеричным вскрипом. Словно крышка гроба, стоящего вертикально и приглашающего войти.

Да, именно войти в него, а не лечь. Даже худенькая малорослая Вася могла бы уместиться на дне этого гроба разве что сидя или лежа на боку, свернувшись калачиком, а вот стоять в нем ей было бы вполне комфортно (если, конечно, предположить, что кому-то может быть комфортно в гробу). Впрочем, все это было лишь теорией, проверять которую Василиса не собиралась.

Она вообще по возможности избегала шкафа с его неприятным половинчатым нутром: одна половина для полок, вторая для вешалок. На той, что для полок – аккуратные стопочки одежды ее и брата; в самом низу этой упорядоченной, относительно дружественной половины – выдвижной ящик с постельным бельем. Ничего особенного, если подумать. Ничего пугающего.

 Правая же половина шкафа была устроена по-другому. Висящие на плечиках платья и костюмы создавали впечатление чего-то не-сплошного, сквозного, щелястого, уводящего в рыхлую объемную тень параллельного мира. Того мира, откуда являлась ее двойнúца.

Внизу, под платьями и костюмами, лежала бесформенная груда барахла – «одёванной одежды», как выражалась бабушка. Толстые шерстяные кофты, колготки, спортивные штаны и джинсы – то есть все то, что не принято стирать после первой носки, но и к чистой одежде эти вещи уже не положишь. Каждый раз, надумав прийти, двойница возникала именно там, в этом гнезде хаоса из небрежно сброшенного, человеком пахнущего тряпья. Вася безошибочно чувствовала ее появление и внутренне замирала… Через несколько секунд раздавался знакомый скрип.

 Тельце Васи, прижавшееся к кровати в позе ползущего под колючей проволокой пехотинца, в этот миг покрывалось испариной. Холодной и горячей одновременно. В нем, в этом юном тщедушном тельце, происходили два исключающих друг друга процесса: с одной стороны, мощный выброс адреналина заставлял сердце колотиться с удвоенной силой, отчего дыхание выходило слишком шумным и прерывистым. С другой – тельце усилием воли пыталось замедлить в себе всякое движение, впасть в подобие анабиоза, прикинуться пустотой. Ну или чем-то, стремящимся к пустоте. Чем-то вроде сброшенной змеиной кожи или лягушачьей шкурки…

Вася не знала – как. Как происходит само это перемещение, из шкафа – за дверцу шкафа. Она не думала, что двойница просто встает и переходит ногами, хотя из всех возможных допущений это должно было бы показаться ей самым естественным. Но именно оно казалось самым диким. Представить двойницу выходящей из шкафа, делающей шажок босой ногой вниз, как бы со ступеньки старинного экипажа, на каких в мультиках возят принцесс, – нет, это было невозможно. Невозможно категорически, до страдания. До подкатывающей к горлу тошноты и встающим дыбом волоскам на тонких детских предплечьях.