Тени Киото: Хроники ками и ёкай

Киото встретил Аяме дождём. Не тем нежным дождём, что воспевают в хайку, а ливнем, хлеставшим по лицу ледяными струями, словно город отчаянно пытался смыть её со своих улиц. Таксист швырнул её чемодан на мокрые ступени храма Симбэй, буркнув что-то о «проклятых туристах», и укатил, оставив Аяме наедине с красными воротами. Тории, некогда алые, как закат, теперь походили на ржавые клыки, впившиеся в серое небо.

«Привет, новое жилище», – пробормотала она, переступая порог. Гравий хрустнул под ботинками, а ветер донёс запах прелых листьев и чего-то сладковатого – словно тление давно забытых подношений. Храм был крошечным: главный зал с потемневшими деревянными стенами, пара подсобок и заросший сад камней, где мшистые валуны напоминали спящих черепах. Бабушка Митико никогда не говорила об этом месте. Почему завещала его ей – беглой аспирантке, бросившей диссертацию о синтоистских ритуалах ради работы в кофейне?

Аяме толкнула скрипучую дверь главного зала. Внутри пахло ладаном и пылью. Алтарь был пуст, если не считать завёрнутой в белую ткань фигуры – видимо, статуи ками. Полки по стенам ломились от пожелтевших свитков и коробок с ритуальными принадлежностями. На самом видном месте лежал конверт с её именем, написанным бабушкиным дрожащим почерком.

«Аяме, если читаешь это, значит, я уже ушла. Прости, что не сказала раньше. Симбэй – не просто храм. Это щит. Ты должна его защитить».

Она фыркнула, сминая письмо. Щит? От чего – от дождей? Храм выглядел так, будто рухнет от порыва ветра. За окном хлопнула ставня, и Аяме вздрогнула. Глупо. Она же не ребёнок, чтобы бояться теней.

Ночь наступила стремительно. Аяме разложила спальник перед алтарём, отказавшись от идеи спать в сырых боковых комнатах. Гроза бушевала за стенами, рисуя на сёдзи безумные узоры молний. Она достала дневник бабушки – толстую тетрадь в кожаном переплёте, испещрённую символами, которые напоминали то ли иероглифы, то ли детские каракули.

– Код? Или бабушка просто сошла с ума к старости? – пробормотала Аяме, листая страницы.

Внезапно где-то в саду раздался смех. Высокий, звенящий, как бьющееся стекло. Аяме замерла, прислушиваясь. Ветер донёс шепот – десятки голосов, спорящих на незнакомом языке.

– Воображение, – твёрдо сказала она себе. – Усталость, стресс, чужое место.

Но когда она потянулась выключить фонарь, луч света мелькнул по саду – и Аяме увидела её. Девушку в изорванном кимоно цвета грозовой тучи, стоявшую среди камней. Её лицо было скрыто бумажным зонтиком, но Аяме почувствовала, как по спине побежали мурашки.

– Кто… – голос сорвался.

Зонтик повернулся, и Аяме вскрикнула. Вместо лица – пустота, чёрная дыра, затягивающая свет.

Она отпрянула, ударившись о алтарь. Ткань соскользнула со статуи, и Аяме зажмурилась, ожидая удара… который не пришёл. Тишина.

Когда она осмелилась открыть глаза, в зале никого не было. Только луна, выглянувшая из-за туч, серебрила пол. Дрожащими руками Аяме поправила ткань на статуе – изваяние божества с лисьей мордой и двумя мечами.

– Фу, – выдохнула она, сжимая дрожащие пальцы. – Галлюцинации. Только и всего.

Но на полу у двери лежал мокрый омикудзи – бумажное предсказание. Аяме подняла его. Чернила расплылись, но слова проступали, будто выжженные: