Изменил? Пожалеешь!

– Это не трагедия,– говорю себе. Кричу себе. Кричу так громко, что уши закладывает в закрытом пространстве машины. – Это опыт! Грёбаный о-пы-ы-ыт!

Опыт и пытка – какие похожие слова!

Боль такая, что я задыхаюсь. Слезы размывают мир. Смаргиваю, вытираю щеки ладонью.

Справа мелькает световая вывеска магазина верхней одежды.

Нога резко утапливает педаль тормоза. Скрежет металла бьет по нервам. И я прихожу в себя.

Мне нужна новая куртка. Свою я оставила дома, когда убежала, ничего не соображая от шока, схватив только связку ключей с тумбочки в прихожей.

Прижав машину мужа к обочине, отстегиваю ремень безопасности и выбираюсь из кресла.

Порывы ветра бьют в лицо, кожу сечет мелкой ледяной крошкой града, перемешанного с дождем. Сегодня объявляли штормовое предупреждение. Безумие садиться за руль в моем состоянии и в такую погоду.

– Не трагедия, – шепчу себе и размазываю по щеке слезы.

Льдинки царапают кожу, словно стеклянные.

От холода не чувствую боли. От слез не вижу, куда меня занесло.

Ах да, вывеска.

Иду к салону по слякоти, засунув руки в карманы.

Холод пробирает до костей. Ноги босые, тонкие носки намокли и порвались. Кроссовки я успела снять, когда час назад вернулась из командировки. Раньше на сутки.

И застукала мужа в постели с моей лучшей подругой Аней.

Классика.

Грёбаная классика.

– Но не трагедия. Много чести! – шепчу, окончательно приходя в себя.

И разворачиваюсь на чей-то крик. чтобы увидеть, как оставленный мной черный кроссовер трогается с места и катится под горку по наклонной улице, сначала медленно, потом все ускоряясь… И уже на приличной скорости врезается в строительные леса, почему-то не огороженные забором.

Брызжет крошево лобового стекла, трескается и вылетает фара.

Любимая игрушка мужа.

Ну просто отлично.

От удара конструкция кренится, и с высоты на искалеченную машину россыпью падают какие-то железные штыри и доски.

Я хохочу как ненормальная. Достаю мобильник, включаю, смахиваю десятки сообщений от мужа и подруги и нажимаю на иконку самого нужного контакта. Трубку снимают сразу. Слышу ласковое:

– Зайчонок, вернулась?

– Превед, медвед. Вернулась, – отвечаю гнусаво. Из-за заложенного носа, а не из-за игривого настроения.

– Простыла? – в густом мужском басе слышится забота.

– Немного. Папа, твой юрист сейчас свободен?

– Что случилось? – его голос окончательно теряет мягкость. Я улыбаюсь, представляя, как высокий лоб рассекает морщинка.

– Я разбила машину мужа.

– Сама цела?

– Да. Меня не было в салоне в момент аварии.

– Слава Богу! А машина – ерунда, отремонтируем. Зачем тебе юрист на самом деле?

– Я развожусь.

– Наконец-то! – с облегчением выдыхает отец, и меня настораживает, с какой готовностью он встречает новость, как будто… Знал?

– Пап, ты знал, что Лёва мне изменяет? С моей лучшей подругой! Я их сегодня застукала! Ты знал?

– Солнышко, понимаешь…

– Значит, знал! И молчал!

Я соплю в трубку, сдерживая слезы, и едва замечаю холод. По моим волосам и одежде стекает вода. Наверное, поэтому меня трясет.

– А ты бы мне поверила? – тихо спрашивает отец. – Ты же была слепой влюбленной кошкой, а он – святым. Бесполезно, пока ты не увидела своими глазами.

– Подожди. Это же по твоему распоряжению я вернулась раньше срока и по твоему совету не предупредила мужа, а приехала сюрпризом. И еще ты дал ему незапланированный выходной, чтобы мы… отдохнули вместе. Твои слова. Ты… ты специально? Ты все подстроил, папа?