Полина в долине друзей

Двадцать один час пятьдесят девять минут. Секунды – одна, две, три, четыре. Пожалуйста, нет. Не надо. Не надо этих картинок. Не могу их видеть больше. Это не страшно, но от них хочется выть, беззвучно открыв рот и зажав уши руками. Просто вот так, да, надавить, поближе к передней перепонке, растопырив пальцы с угловато обстриженными ногтями и кричать, беззвучно, сидя в постели, в темноту. Даже отрывая ладони от ушей, продолжать их закрывать, как будто на расстоянии. Как будто это могло бы чем-то помочь. Помочь не видеть? Не слышать? А что не слышать? Они итак приходят ко мне без звуков. Поверь, беззвучно едущий в тебя поезд, выпускающий пар и по логике в этот момент издающий гудок, но при этом ни децибела звука – это куда страшнее, чем если бы он оглушил сразу три перрона. Нет. Этот едет без звука. Не удивилась бы, если бы сквозь него поехал другой поезд, воняющий углем так, что не продышаться ни в вагоне, ни даже за пределами вокзала.

Меня зовут Поля. Но бабушка зовет меня Полина, а папа – просто По.

Эта история произошла в тот период, когда я отчаянно хотела попробовать лёд. Какой он на вкус? Мечтала прям отодрать большой мутный комок с лавочки возле дома, ломая ногти и пристывая к нему шелушащимися подушечками пальцев. Положить в рот и вжать языком в самое небо. Успеет ли он прилипнуть намертво к языку, прежде чем начнет таять? Или снизу прилипнет, а сверху нет? А если приоткрыть рот и тонкой узкой струйкой втянуть в рот воздух, то ледяной воздух острым лезвием пойдет по горлу, обжигая пищевод?

А если, если попробовать совсем другой лёд, что будет? Допустим, аккуратный кубик льда из белой формы из погреба – тот ведь другой совсем. Прозрачный, с застывшими в нем пузырьками воздуха. На вид он был более нежный и хрупкий. Одомашненный, что ли. Но от этого не менее холодный. Казалось, что тот – с улицы – будет на вкус как гуща разваренного гороха на дне кастрюли. Облепит язык, да останется на нем густым налетом. А домашний будет – как верхний слой отстоявшейся сыворотки – свежий на вкус, чуть солоноватый, чуть кисловатый и напоминающий вкус лета. Хотелось попробовать оба. Но бабушка сказала, что тот, кто съест лёд – обязательно заболеет и умрет. А как же так? При таком варианте я смогу попробовать только один кусок. А вкус второго что – так и не узнаю? Два одновременно пробовать – смысла не было.

Иногда, правда, было такое настроение, что не до вкусов. Хотелось просто все закончить. Закончить все хотеть. Ну, узнаю вкус одного, и ладно. А другой – в следующей жизни попробую. Хотя – есть ли она – это следующая жизнь? Будет ли? Судя по тому, сколько грехов я творю каждый день – ну, так говорит мама – гореть мне синим пламенем только в аду. Вроде так говорят? Там уж я точно лед не попробую. В общем, на эту тему – чистая безнадёга. Может, поэтому надо иметь очень много желаний? По теории вероятностей – да, я и ее чуть изучала – шансы сбыться будут далеко не у многих желаний. Ну, и вот чтоб не страдать за этим самым льдом – хорошо иметь еще список хотя бы из девяносто восьми штук. Пункт номер три – я… я хочу вернуться домой. Наверное. Не уверена что там хорошо. Но там есть другие люди. Они меня не любят. Никто. За исключением Надьки, моей подруги. Она меня любит, хоть и говорит иногда, что я коза и она меня побьет если я еще раз посмотрю на Витьку – соседа по парте через проход. А он мне вот вообще не нравится. Но в общем мы с ней ладим. И даже скучаем друг за другом. А больше меня там никто не любит. Но – наверное, по сравнению с тем, как сейчас – пусть лучше кто-то не любит, чем никто и не любит и не не любит. Вроде пока не путаюсь в мыслях. «Рассуждаю вполне здраво» – как изредка хвалила меня Лариса Ивановна – учительница по литературе.