Тормозок - Айрат Хайруллин

Тормозок

Страниц

5

Год

2025

Каждый вечер отец возвращался с домашним "долгожданным сюрпризом" – завернутым в газету куском черного хлеба, вареным яйцом и пучком зелёного лука. «Куяннан бүләк», – произносил он по-татарски, упоминая про подарок от зайчика. Но разве бывает заяц, который приносит хлеб? И почему отец предпочитал не ужинать на работе, а приносил остатки своего обеда домой, словно это была какая-то священная реликвия?

Эта история открывает завесу над тем, что стоит за простыми и, на первый взгляд, обыденными жестами. Это рассказ о любви, которая не способна выражать свои чувства словами, но умеет аккуратно складывать газеты так, чтобы их было приятно держать в руках. Воспоминания о детстве, проведенном в СССР, где дефицит был нормой, а булка хлеба воспринималась как величайшая ценность. Время военного голода, когда дед шептал то же самое – «подарок от зайчика», – чтобы не тревожить детей лишними вопросами.

Сегодняшняя молодежь лишь смутно понимает, что такое «тормозок» – перекус, который берут с собой. Для них теряют смысл привычные тревоги о том, почему нужно складывать полиэтиленовые пакеты «на всякий случай». Они не ощущают запоминающегося запаха типографской краски из старых газет. Однако автор этого текста помнит все эти мелочи. Его воспоминания не представляют собой простую ностальгию по прошедшей эпохе, а скорее становятся попыткой расшифровать молчание отцовской любви, прежде чем станет слишком поздно.

В нашем мире, полном ярких экранов и быстрых технологий, так легко забыть о том, что истинные чувства могут проявляться через простые действия и привычные детали. И каждый такой жест – это маленький мостик в прошлое, который помогает понять, что на самом деле важно. Это связь поколений, зарытая под слоем времени.

Читать бесплатно онлайн Тормозок - Айрат Хайруллин

Отец умел собирать любую технику вслепую. Не метафора – он действительно закрывал глаза и находил деталь по памяти пальцев, как пианист клавишу. Работал машинистом бульдозера в строительном управлении № 2, и профессия требовала той же точности, что ювелирное дело, только вместо золота – земля. Слов тратил мало. Казалось, у него месячный лимит, и к двадцатому числу запас кончался.

Возвращался с работы – зимой затемно, летом на закате – с видом человека, совершившего дальнее путешествие. Мать накрывала, мы садились, и только тогда отец доставал из потёртой брезентовой сумки газетный свёрток. Разворачивал медленно, словно священную реликвию. Внутри – кусок чёрного хлеба, иногда ломтик колбасы, варёное яйцо, зелёный лук.

– Куяннан бүләк, – говорил он по-татарски. – Подарок от зайчика.

Я не понимал, почему подарок от зайчика. Не понимал, почему отец не съедает хлеб на работе. Почему газета пахнет типографской краской так резко, что першит в носу. Почему мать, глядя на свёрток, на секунду отворачивается к окну.

Семидесятые. Эпоха застоя. Зарплату давали стабильно, но дефицит – повсеместный. Отец уходил рано, когда я ещё спал. «Чтобы знали, что я есть», – объяснял он.

Много позже он рассказал мне эту историю. Не сразу – вытягивать из него воспоминания было всё равно что вытаскивать гвозди из старой доски: медленно, с усилием, со скрипом. Но однажды, поздним вечером на кухне, когда мать уже спала, рассказал.

Отец родился в тридцать третьем, в деревне под Уфой. Детство – война. Собирали металлолом, получали килограмм солёной кильки – нёс её домой в пилотке, подаренной старшим братом, вернувшимся с фронта. Машина с американской гуманитарной помощью раздавала варёные макароны прямо в ладони. Он с матерью – моей бабушкой – ходили пешком двадцать пять километров до города, меняли лесные ягоды на хлеб.